22.Фев.2017«Подлинная правда» оперативника Шашкова
22.Фев.2017
Все ли средства хороши для достижения признания вины?
Битьё определяет осознание…
То, что признание вины воспринимается как доказательство этой самой вины, не есть «достижение» печальной памяти прокурора СССР Андрея Вышинского, хотя при нём достигло, пожалуй, своего апогея. Признание подлинной правды (т.е. добытой под линником – специальным кнутом, использовавшимся в стародавние времена при избиении подследственных- для получения признательных показаний) бытовало задолго и до него, не исчезло, как можно понять, и в практике современных «дознавателей».
Мысль об этом навеяло недавнее обращение в нашу редакцию от Веры Федоровны Парфёновой — матери Евгения Кострова, который отбывает 13-летний срок лишения свободы по обвинению в убийстве известного в своё время в Уссурийске человека. Впрочем, известного не только по фамилии-имени-отчеству – как Сергей Иванович Гостюшев, но и по «приклеенному» к нему в определённых кругах прозвищу «Банзай».
…Примерно в 6 часов вечера 7 мая 2013 года в Уссурийске был задержан Евгений Костров. Как явствует из документов (в том числе – адресованной прокурору по надзору за соблюдением законов в исправительных учреждениях Приморского края В.И. Москвичёву и датированной 10 июня 2013 года жалобе адвокатов Кострова — С.С. Морозовой и И.Ю. Нижникова), его доставили во Владивосток, в здание на улице Карбышева, 4. Там, в отделе по раскрытию преступлений против личности – ОРППЛ Управления уголовного розыска УМВД России по Приморскому краю (в просторечии за таким подразделениями закрепилось весьма красноречивое, хотя, как увидим, несколько двусмысленное название «убойных отделов») – для производства следственных действий. Получается, что оперативники украли у Кострова 14 часов законной свободы – ведь протокол задержания был оформлен только 8 мая.
Однако сами эти действия, а конкретно – допрос в качестве подозреваемого в совершении убийства – случились не сразу, а лишь на утро следующего дня. До этого оперативниками была произведена некоторая «подготовка». Её суть отражена в заявлении, адресованном адвокатом Ю.В. Леденёвым руководителю Следственного отдела по городу Уссурийску Следственного управления Следственного комитета России по Приморскому краю: в течение 13 часов Евгения Кострова подвергали физическому насилию и унижению. А когда 8 мая в помещении «убойного отдела» появился невесть откуда взявшийся адвокат Д. (кто и за какой надобностью его вызывал – так и осталось загадкой), тогда задержанный накануне Евгений Костров заявил о намерении воспользоваться дарованным Конституцией РФ правом по статье 51-й. Но тут кто-то из оперативников обмолвился, что в таком случае ему, Кострову, «оторвут голову». Адвокат Д. после этой реплики удалился столь же стремительно и неожиданно, как перед тем появился. Евгений Костров же, памятуя о прошедшей ночи, когда его (не иначе, для сговорчивости) более полусуток избивали и надевали полиэтиленовый пакет на голову с целью удушения, при этом руки Кострова были скованы наручниками, — вынужден был подписать протокол, в котором он признавал свою вину в убийстве упомянутого ранее Сергея Гостюшева. Отказ от дачи признательных показаний Костров воспринял как угрозу жизни и здоровью членам семьи. Ибо это тоже, со слов Кострова, озвучивалось сыщиками.
Сам допрос Евгения Кострова имел целью, как можно понять из логики событий, не только закрепить обвинение в убийстве, но и предварить решение Ленинского районного суда города Владивостока, в соответствии с которым Евгений Костров должен был быть заключён под стражу с содержанием в СИЗО-2 (дислокация – город Уссурийск). Но оказался следственно-арестованный 8 мая 2013 года после заседания и вынесения постановления суда об аресте совсем не в Уссурийске.
Криминальная история с «географией»
Постановление суда о содержании под стражей, как того требует закон, должно исполняться неукоснительно – и в части определённого в документе времени, и в части места, где это самое содержание должно осуществляться. Но это, так сказать, юридическая теория. От практики, как можно понять из развивавшихся событий, порой весьма существенно отличающаяся. Ибо попал Евгений Костров после вынесения подобного постановления отнюдь не в следственный изолятор системы ФСИН, а… в изолятор временного содержания Межмуниципального отдела МВД России «Арсеньевский».
Такие «выкрутасы судьбы» побудили адвоката А.Б. Малиновского 12 сентября 2014 года обратиться к руководителю Следственного отдела по городу Арсеньеву Следственного управления Следственного комитета России по Приморскому краю с рядом вопросов. Проведённая накануне прокуратурой Приморского края проверка показала, что следственно-арестованный Евгений Костров в период с 8 мая по 18 мая 2013 года содержался в ИВС МО МВД России «Арсеньевский». Формально необходимость вызывалась потребностью в допросе его как свидетеля по уголовному делу, находившемуся в производстве следователя Следственного отдела по городу Арсеньеву Следственного управления Следкома России Е.А. Майбаха. А водворение Кострова в ИВС, как выяснила арсеньевская прокуратура, «благословил» тот самый следователь, в производстве которого находилось уголовное дело в отношении Кострова – по обвинению в уссурийском убийстве 1998 года. Старший следователь СУ СКР по Приморскому краю Е.Г. Тархов, вынося постановление о помещении в ИВС в Арсеньеве Евгения Кострова, указывал на… необходимость проведения следственных действий по УД №555529. Однако прокурорская проверка показала, что Е.Г. Тархов никаких следственных действий не проводил. Документов, подтверждающих такие действия, в уголовном деле по какой-то причине не обнаружено. (Может, потому, что таких действий просто-напросто не было?!) Поэтому, наверное, был повод адвокатам задать вопросы: «Проводил ли допросы Кострова следователь Майбах? Проводил ли какие иные следственные действия? Оформлял ли следователь Майбах запрос на проведение этапирования Кострова в Арсеньев для производства следственных действий?»
Помимо этого, адвоката Малиновского интересовал вопрос и о материале проверки по факту применения к Кострову в момент его нахождения в ИВС незаконных методов дознания (материал находился на разрешении у следователя Д.А. Коробова).
Такие же «неудобные» вопросы ставил защитник и перед прокуратурой города Арсеньева.
Как можно понять из ряда документов, в том числе – из жалобы, которую 9 июля 2014 года адресовал прокурору Приморского края адвокат Евгения Кострова А.И. Гончаров, к задержанному Кострову применялись пытки, избиение, оказывалось психологическое воздействие в виде угроз – как в его адрес, так и в адрес членов его семьи. Такие действия, утверждал защитник, основываясь на данных Кострова, послужили основанием для самооговора Кострова. Повреждения на теле и руках были зафиксированы 12 мая 2013 фельдшером ИВС по г. Арсеньеву. Под воздействием физического и психологического воздействия Костров подписал, не читая протокол допроса о привлечении его в качестве подозреваемого, из которого следовало, что он принимал участие в совершении убийства С.И. Гостюшева. Ведь эти действия, предпринимаемые полицейскими, со слов Кострова, продолжались все десять казавшихся бесконечными дней. И именно они, как видно, довели подследственного до отчаяния и понимания безысходности собственного положения. Такого, избавлением от которого Евгений Костров увидел собственную смерть: по прибытии в СИЗО-2, буквально на следующий день после завершения его мытарств в Арсеньеве, он попытался свести счёты с жизнью. Причинённые повреждения головы при ударе о вентиль медики признали опасными, чреватыми смертью, но судьба оказалась благосклонной: Костров остался жив. Не привела к смерти и предпринятая им через некоторое время вторая попытка самоубийства: попытки оперативников уголовного розыска из «убойного отдела» склонить Евгения Кострова к признанию в совершении ещё целого ряда тяжких преступлений (ему в ходе «работы с подследственным» предъявляли несколько фотографий и называли имена убитых людей) оказались безуспешными. По крайней мере, Евгений Костров на себя не взял вину за эти деяния. Но собственное его положение казалось практически безвыходным.
«Гений сыска» или «заплечных дел мастер»?
Стоит обратить внимание на то, что в рассматриваемой жалобе адвоката А.И. Гончарова в прокуратуру Приморского края фигурирует конкретное имя лица, стоявшего за «обработкой» подследственного. Это сотрудник (без уточнения специального звания полиции и занимаемой должности) управления уголовного розыска С.В. Шашков. Именно о нём говорится, что он в течение десяти дней путём угроз, жестокого обращения, систематического унижения довёл Евгения Кострова до состояния, которое предопределило его, Кострова, попытку суицида. Складывается впечатление, что, вопреки требованиям уголовно-процессуального законодательства, не следствие (в лице старшего следователя Следственного управления Следкома России по Приморскому краю Е.Г. Тархова или даже руководителя этого управления) руководит следственными, да и, вообще, процессуальными и смежными с ними действиями, а полицейский, даже, как можно понять, старший офицер полиции из УМВД России по Приморскому краю, — С.В. Шашков. Возникающая при рассмотрении ситуации крамольная мысль о возможном каком-то неформальном взаимодействии (избави, Боже, о мысли о сговоре «следаков» с «операми»!) нуждается в прокурорской проверке. Да кто бы её провёл?!.
Длительное избиение, истязания, моральное давление, изощрённое психологическое воздействие привели подследственного Кострова к осознанию безвыходности положения. Не зря же в ходе психолого-психиатрической экспертизы в качестве причины попытки суицида он указал применение к нему пыток.
(Складывается впечатление, что никакие следственные действия, о которых – формальность же надо соблюсти! – отписывались следователи, не вызывали необходимость вывоза следственно-арестованного в Арсеньев и содержание его в изоляторе временного содержания полиции. Именно выбивание признания вины, и иные, надо полагать, не совсем законные методы дознания, были пущены в ход, чтобы из, может, и не совсем безгрешного Евгения Кострова сделать убийцу и злодея. А жизнь его самого – превратить в перманентный ад).
В условиях больницы рана начала заживать, и уже 7 июня Костров был выписан из стационара – под наблюдение медиков следственного изолятора. Однако своё наблюдение и свои действия не оставили и оперативники полиции из «убойного отдела». По словам адвоката А.И. Гончарова, после выписки из больницы на Кострова продолжили психологическое давление С.В. Шашков и другие оперативники. Изощрённое психологическое воздействие продолжалось: унижение, запугивание, угрозы в адрес членов семьи, — всё это настолько оказалось тягостно, буквально – невыносимо, что Евгений Костров снова попытался покончить с собой. На сей раз – с помощью черенка алюминиевой ложки, вогнав её в височную область, где была ещё не совсем зажившая прежняя рана…
Повторное пребывание на лечении в стационаре завершилось 26 июня 2013 года. Но, как бывает, раны телесные заживают порой быстрее, нежели раны душевные. Используя подавленное моральное и психологическое состояние подследственного, оперативники вынудили Евгения Кострова 19 сентября 2013 года повторно подписать протокол с признательными показаниями о совершении убийства С.И. Гостюшева (к слову, впоследствии Костров от этих показаний отказался).
Но на этом в нашей истории точку ставить рано. Даже тогда, когда прокуратура Приморского края 23 июня 2014 года направила уголовное дело для проведения дополнительного расследования (сам по себе факт подобного действия может означать брак в следственной работе), полицейские во главе с С.В. Шашковым не угомонились. Это видно из жалобы адвоката А.И. Гончарова прокурору Приморского края. Дело в том, что в следственном кабинете СИЗО-3 (Уссурийск) С.В. Шашков и ещё один оперативный сотрудник полиции предъявляли Евгению Кострову несколько фотографий, при этом – требовали от него признаний в убийстве изображённых на фото лиц, фактически – самооговора. Но, чтобы «пилюля» не была слишком горькой, — предлагали её «подсластить», т.е. заключить досудебное соглашение о сотрудничестве со следствием. Однако требовали, чтобы признания в совершении убийств Костров сделал бы и на суде. В случае отказа, как позже рассказывал сам Костров, – высказывали угрозы в адрес его семьи.
А буквально через неделю, 30 июня, по поручению следователя Е.Г. Тархова полицейские отконвоировали Кострова в СУ СКР по ПК. При этом конвоирование производилось оперативными сотрудниками во главе с С.В. Шашковым – на необорудованном транспорте, в связи с чем Костров около 12 часов находился в наручниках. В процессе конвоирования продолжалось психологическое давление на Кострова: угрозы обвиняемому в адрес его семьи не прекращались, подкрепляемые сдавливанием рук наручниками. Раздававшиеся угрозы «продолжить беседу» на Карбышева, 4 Евгений Костров воспринял достаточно однозначно: намерение полицейских продолжить пытки было для него очевидным.
Необходимо отметить, что в Следственном управлении Следкома России по Приморскому краю проработали обращение адвоката А.И. Гончарова и в ответном письме от 12 сентября 2014 года сообщили, что якобы никакого психологического давления на подследственного со стороны сотрудников уголовного розыска 30 июня и близко не было. В самом-то деле: везли на необорудованном специализированном транспорте с закованными наручниками руками – следственно-арестованного Кострова, а не «доблестных стражей законности». Хотя формальность была соблюдена: по жалобе на психологическое воздействие на Кострова со стороны сотрудников ОРППЛ 30 июня 2014 года были зарегистрированы материалы доследственной проверки в СУ СК России по Приморскому краю 14 августа 2014 года.
В поисках истины…
При внимательном рассмотрении истории расследования Евгения Кострова выясняются и другие «странности», помимо арсеньевского «вояжа» и водворения в полицейский ИВС – без судебного на то решения. Было, как оказалось, и другое обстоятельство, позволяющее рассматривать это самое водворение как, скажем мягко, не согласующееся с нормами не только федеральных законов, но и самой Конституции РФ.
Когда адвокат Евгения Кострова Ю.В. Леденёв обратился в Следственное управление Следкома России по Приморскому краю с жалобами на то, что следователь, в чьём производстве находилось уголовное дело в отношении Кострова, «уклонялся от контактов с защитником, а также скрывал место нахождения подзащитного», — замначальника первого отдела этого управления – подполковник юстиции К.А. Белан 10 июня 2013 года ответил адвокату: мол, следователь позвонил жене подследственного, а в деле – имеется текст телефонограммы. Тем не менее, и родственники, и сторона защиты Евгения Кострова до сих пор убеждены, что никаких телефонных звонков не было и в помине.
Далеко не «мелочной придиркой» адвоката И.Ю. Нижникова видится его жалоба прокурору города Арсеньева на то, что водворение Кострова в ИВС не было санкционировано судом, да и условия содержания (отсутствие постельных принадлежностей, средств личной гигиены), не говоря уже о том, что в течение десяти суток родственники находились в неведении относительно судьбы и места нахождения Евгения Кострова, — всё это происходило с явными нарушениями требований законодательства. Чего стоит даже такая «деталь», как осмотр, проведённый фельдшером ИВС только 12 мая 2013 года? Насколько серьёзными контрдоводами, изложенными арсеньевской городской прокуратурой в ответе адвокатам С.С. Морозовой и И.Ю. Нижникову (датирован 22 июля 2013 года), можно считать ссылки на подпись Евгения Кострова в журнале выдачи постельных принадлежностей и запись в журнале фельдшера о медосвидетельствовании? Кто в данном случае прав?.. И правда ли – то, что за медицинской помощью сиделец ИВС не обращался несколько дней, а потом (как чёртик из табакерки) у него появились ссадины вокруг левого запястья, ссадины и гематомы на левом плече? Отчего бы так, когда Костров фельдшеру указал на прямую связь между травмами и его пребыванием во Владивостоке, в «высотке» на улице Карбышева?
Может, прокурорские работники и правы, утверждая, что ничего плохого Евгению Кострову во время его пребывания в ИВС не причинили. И не их вина, что не уведомили его родственников о нахождении Кострова в стенах этого изолятора: по закону это должен делать следователь.
Обращаясь к руководителю Следственного отдела по городу Уссурийску Следственного управления Следкома России по Приморскому краю, адвокат Ю.В. Леденёв конкретизировал обстоятельства пребывания его подзащитного в полицейском ИВС города Арсеньева. Со слов Евгения Кострова, во время его нахождения в ИВС, в отношении него продолжалось психическое и физическое насилие в той же форме, что и в помещении ОРППЛ во Владивостоке. В ходе психологического и физического насилия сотрудники полиции добивались от Кострова самооговора в совершении различных преступлений, в том числе – в совершении убийства С.И. Гостюшева 14 июля 1998 года в составе группы лиц, и оговора других лиц, сведения о которых (имена и фамилии) ему сообщали сотрудники полиции. Как следует из жалобы адвоката, все эти дни сотрудник полиции С.В. Шашков «предупреждал» следственно-арестованного Кострова, что его, возможно, будут избивать в помещении на ул. Карбышева, 4 во Владивостоке. По словам Евгения Кострова, одним из сотрудников полиции, кто сам не применял физическое насилие к нему, был Сергей Владимирович Шашков. Он не бил. Он просто «психологически давил» на обвиняемого, как рассказывал об этом сам Костров. Но другие опера – били. Интересно, по чьему распоряжению?
Если вы думаете, что кто-то в редакции это выдумал – ошибаетесь: на вполне очевидную взаимосвязь двух попыток суицида с действиями полицейских оперативников указывали и члены Общественной наблюдательной комиссии Приморского края по осуществлению общественного контроля за обеспечением прав человека в местах принудительного содержания и содействия лицам, находящимся в местах принудительного содержания. Один из членов комиссии – Д.В. Юферов – направил в прокуратуру города Уссурийска заявление с просьбой проверить факты нарушения прав человека и применения пыток в отношении Кострова, которые могли спровоцировать две попытки суицида в течение двух месяцев. К заявлению прилагалась выписка из протоколов ОНК от 28 июня 2013 года и 15 июля 2013 года. В тексте выписки говорилось, что проверка была проведена по жалобе родственников следственно-арестованного Евгения Кострова. В беседе с членами общественной комиссии (при ней, как отражено в документе, присутствовал сотрудник СИЗО) Костров заявил, что 7 мая 2013 года он был задержан и без предъявления обвинения доставлен во Владивосток, на ул. Карбышева, в ОРЧ, где сотрудники применяли к нему пытки: избиение, надевание на голову пакета с целью удушения. Неоднократно при этом он терял сознание. В наручниках его держали до 13 часов, отчего на руках образовались видимые следы на запястьях. Полицейские при этом высказывали угрозы в адрес семьи Кострова.
В период с 8 по 18 мая 2013 года его содержали в ИВС города Арсеньева, при этом родственники и адвокат оставались в неведении относительно места его нахождения. Когда его забирали сотрудники следствия (до завтрака) и возвращали (после ужина), Кострову не давали ни еды, ни питья. Без еды он оставался сутками, без питья – по 12-14 часов. Костров дважды предпринимал попытки суицида, объяснив их угрозами жизни и его семье. Жалоб к сотрудникам СИЗО-2 Костров не имел.
При визуальном осмотре открытых частей тела Кострова члены ОНК наблюдали: на правой височной части головы имелся шрам происхождением не более 2 недель; назад, на мышцах обеих рук, выше локтевых суставов – гематомы от сдавливания или удара, размером 5 на 2 см; на запястьях обеих рук – следы повреждения кожи, происхождение которых вполне возможно от длительного применения наручников. Как можно понимать, подследственному стоило доверять. Если человек находится в здравом уме и твёрдой памяти, завершать свою жизнь добровольно он едва ли решится… Поэтому-то общественники и задали вопрос прокуратуре – как надзорному органу. Задать-то – задали, но что же решила прокуратура, как отреагировала?
Информация общественников не вызвала сколько-нибудь серьёзной озабоченности. Надзорный орган предпочёл поверить «собратьям» по государственной службе – полицейским. Конкретно – Сергею Шашкову. Наверное, выветрился из памяти сотрудников надзорной государственной структуры случай (он произошёл ещё в конце 2008 года, но описан относительно недавно – в 2015 году). В ходе судебного разбирательства по делу о ДТП со смертельным исходом, в котором обвинялся полицейский-водитель, Шашков, как стало известно в ходе расследования, не только препятствовал медицинскому освидетельствованию своего подчинённого, но и выдвинул ложную версию аварии. Может, лжесвидетельствовал? Но ни следствие, ни суд, ни начальники Шашкова, как будто не заметили того, что он давал совершенно иные показания, нежели те, которые были установлены по делу. Однако не получил за подобное деяние даже замечания от руководства, не говоря уже о каком-то уголовном преследовании и увольнении из органов внутренних дел. А были же и другие «славные» дела, о которых пишут не в представлениях к очередным специальным званиям и государственным и ведомственным наградам, а в обвинительных приговорах. Но нет – тишина в эфире… Кстати, газета «Арсеньевские вести» не раз рассказывала о том, какие жалобы поступают на Сергея Шашкова – и опять ничего.
То, что, в конце концов, состоялся суд и вынес обвинительный приговор Евгению Кострову по обвинению в убийстве (напомним, он был лишён свободы на 13 лет, и ключевым моментом в формировании обвинительного заключения, а затем – и приговора, стало признание им вины) – лучшее доказательство тезиса: ворон ворону глаз не выклюет. Правоохранительная система, «заточенная» не на установление истины, а на обвинение, на репрессии, на уничтожение (вплоть до физического, включая доведение до самоубийства), — по-другому, наверное, «работать» не умеет и не будет. В пользу такого размышления и предположения свидетельствует ещё одно, весьма характерное, обстоятельство. На него указывает адвокат А.И. Гончаров в запросе от 9 октября 2013 года, адресованном руководителю Следственного управления Следственного комитета России по Приморскому краю, по поводу действия следователя, расследовавшего уголовное дело в отношении его подзащитного – Евгения Кострова. Сложности, которыми было обставлено допущение адвокатов к включению в процесс, навевают мысли о том, что «бюрократизация» и волокита могли быть использованы намеренно – для воспрепятствования осуществлению права подследственного на защиту, которая ему гарантирована Конституцией РФ.
По-своему показательным (и – доказательным, подтверждающим приведённое выше размышление) видится обстоятельство, о котором нельзя не упомянуть. По воспоминаниям матери Евгения Кострова – Веры Федоровны, её сына довольно часто возили в ИВС в Уссурийске, подведомственном системе МВД России (при том, что как следственно-арестованный он содержался под стражей в следственном изоляторе). И при этом женщина, находящаяся в солидном и уважаемом возрасте, обращалась с просьбами о свидании с сыном – не к следователю, а к полицейскому С.В. Шашкову. Ибо в сложившейся ситуации он поставил себя так, что казалось – этот вопрос зависит только он него. Сообщив как-то раз о том, что у Евгения Кострова «руки по локоть в крови» (по словам Шашкова мать Кострова поняла, что полицейский говорит о якобы имевших место убийствах двадцати человек), — не оказал ли сотрудник полиции психологического давления на самого близкого к подследственному человека?
Вся «королевская рать»
Не иначе, как очередным средством воздействия на Евгения Кострова можно воспринять и выставление ему «счёта на оплату» за услуги, которые он не заказывал, но вынужден был получать. Ведь в те дни, когда он находился на излечении после попыток самоубийства в стационаре «на воле» (не в стенах учреждений уголовно-исполнительной системы), к нему была приставлена охрана. Вдруг как сбежит! И за оказание таких услуг, заказанных СИЗО, надлежит заплатить Кострову. Взыскание «материального ущерба» в размере 136858 руб. 41 коп. было решено организовать через суд. И – Хасанский районный суд (по месту регистрации Евгения Кострова) вынес такое решение. А коль скоро в процесс взыскания включилась служба судебных приставов, то, помимо обязательного к уплате ответчиком государственной пошлины в сумме 3937 руб. 16 коп., должнику надлежит уплатить и исполнительский сбор – ещё 1000 руб.
Суд 31 октября 2013 года вынес решение, и доводы Евгения Кострова о невозможности сразу выплатить означенные суммы не были восприняты как убедительные. Мол, ну, и что с того, что ответчик находится в стенах следственного изолятора и не имеет дохода. Даже если заявление с просьбой об отсрочке исполнения решения суда подано из пенитенциарного учреждения – для суда это не повод считать такое обстоятельство «препятствующим исполнения решения суда». Надо, мол, было поставить вопрос об изменении способа или порядка исполнения решения. Необходимо соблюсти баланс интересов взыскателей и должников и т.п. и т.д., соблюдать разумные сроки и проч. Решение должно быть исполнено, поскольку ответчик не предоставил доказательств об отсутствии имущества, позволяющего обратить на него взыскание. Плати – и всё тут!
Именно такая мысль сквозит в определении судебной коллегии по гражданским делам Приморского краевого суда от 7 апреля 2015 года. Ею же пропитано и ранее вынесенное постановление судебного пристава-исполнителя, датированное 30 января 2014 года.
Вот, и получается, что вся система государственных органов – так или иначе – ополчилась на человека, которого признали виновным и осудили к длительному сроку лишения свободы. И системе этой – совсем не важно, насколько законными (а, если вдуматься, — незаконными) могли быть действия, приведшие его – сперва в стены следственного изолятора, потом – на скамью подсудимых и, в итоге, — в места не столь отдалённые.
Если рассуждать логически, то не по собственной же воле (глупости, неразумию и другим несуществующим вариантам развития событий) Евгений Костров пытался свести счёты с жизнью, но оказался спасённым уссурийскими медиками. Может, если следовать такой логике, стоило переадресовать выставленные счета – Министерству внутренних дел Российской Федерации, раз его «доблестные» представители из ОРППЛ доводят подследственных до больничной койки и необходимости их охраны?..
Несколько слов – в завершение
Не так давно из Уссурийска поступила информация. Были задержаны за превышение полномочий три местных оперативника уголовного розыска. Вменяют им в вину, что побили задержанного. Но – без крайностей, без удушения пакетом и прочих «изысков», коими «славятся» обитатели верхних этажей дома из красного кирпича на улице Карбышева во Владивостоке. И всем троим нашлись места в следственном изоляторе – на время расследования их «подвигов» во славу российского закона.
…А недавно стало известно еще одно странное совпадение во взаимоотношениях Кострова и Шашкова: намерение «служителей закона отправить Евгения Кострова на «ментовскую зону», под Иркутск. Точное и правильное название этой колонии – ФКУ ИК №3 ГУ ФСИН по Иркутской области. Туда, где обычно отбывают наказание бывшие сотрудники «органов». Обычным «зекам» путь туда заказан. Наверное, это не только «дань памяти» о том, что Костров в былые годы служил в пожарной охране – в те годы, когда служба входила в структуру МВД. Хоть и служба та была своеобразной: по сути, Евгений Костров был «штатным» спортсменом – выступал за сборную по пожарно-прикладному спорту, а не выезжал на тушение пожаров. О намерении отправить подследственного на «ментовскую зону» Костров слышал от Шашкова ещё с 2013 года. И мать Евгения Кострова сегодня воспринимает информацию об отправке сына под Иркутск достаточно однозначно: оттуда можно живым не вернуться… Есть опасения чисто физиологического плана – с последствия двух суицидов, с повреждением мозга, с гипертонией второй степени (ежедневный показатель кровяного давления у Евгения Кострова – «160 на 140»), можно просто не пережить этап до Иркутска. Ну и в Иркутске, в «спецзоне», среди «бывших сотрудников», при желании, можно найти тех, кому Костров не понравится…
Оставить комментарий