09.Мар.2018Что «заказано» – то и доказано?
09.Мар.2018
При «топорном» расследовании дела «убийцы учительницы» в Октябрьском районе Приморского края правоохранительные органы, похоже, сразу решили «назначить виновным» 19-летнего Дмитрия Рыбальченко. Только вот сегодняшние экспертизы опровергают доводы следствия и гособвинения на 100%
В интересное время мы, всё-таки, живём: с высоких трибун нам твердят, пытаясь убедить, что сейчас – «не 37-й год», и «Большого террора» нет и близко, — но по какой такой причине признание подозреваемым, обвиняемым, подсудимым вновь своей вины считается чуть ли не единственным основанием для признания его виновным? По крайней мере, судебные процессы на современном этапе нередко имеют тенденциозный характер, и впору задуматься о возможности «заказного» их характера. Вот, только почему так происходит, кому и по какой причине это оказывается выгодным, — этот вопрос зачастую так и остаётся без ответа. И именно такой процесс начался в Октябрьском районе над Дмитрием Рыбальченко, который, как мы уже ранее сообщали, находится на скамье подсудимых по обвинению в убийстве Анастасии Хроленко.
Дело было в П…
Представители старшего поколения, возможно, ещё помнят фильм с названием «Дело было в Пенькове». Да-да, тот самый, в котором ещё молодой артист (а впоследствии – знаменитый и узнаваемый, в том числе – и благодаря роли в этой киноленте) Вячеслав Тихонов пел песню со словами: «Никуда на деревне не спрятаться…».
Примерно то же возможно, наверное, и сегодня – и в сельских поселениях, и в небольших по численности живущих людей посёлках и городах. Ведь там, как можно сказать без особого преувеличения, все друг друга знают. С одной-то стороны, — вроде и неплохо. Но с другой, если брать сторону то и дело случающегося того или иного уголовно-правового процесса, — такое «всехзнайство» имеет далеко не лучший аспект. А именно – об объективности, непредвзятости становится возможным говорить с весьма изрядной долей условности.
Так и в нашем случае, где под условным наименованием «П…» может скрываться, допустим, Покровка – центр Октябрьского муниципального района Приморского края, где число представителей юридических профессий, конечно, не по пальцам одной руки пересчитать можно, но их там – куда меньше, чем в том же, скажем, Уссурийске или Спасске-Дальнем. И в этом сообществе можно отыскать, применительно к нашей же истории, двух бывших однокурсников. Один из них, Александр Цой, стал следователем системы Следственного комитета РФ и занимает в настоящее время должность старшего следователя Межрайонного следственного отдела по Октябрьскому району Следственного управления по Приморскому краю Следкома России. Другой — Никита Воробец — в силу определённых обстоятельств подался в защитники. Но такое распределение ролей в жизни, внешне могущее свидетельствовать о некоем противостоянии (следователь – обвиняет, а адвокат – защищает), далеко не означает невозможности каких-то неформальных отношений… Именно на этот момент целесообразно обратить внимание, поскольку на первоначальном этапе следственных действий по уголовному делу Дмитрия Рыбальченко, проводимых следователем Цоем, адвокатом по назначению был определён не кто иной как Никита Воробец. И именно обозначенное выше допущение побудило родственников Рыбальченко обратиться к услугам адвокатов по соглашению, — чтобы подстраховаться в области защиты: независимость адвоката по соглашению – наверное, лучше, чем возможная (пусть даже и гипотетическая) «связка» интересов следователя и адвоката по назначению.
Есть и ещё один, хотя и яркий, нюанс, который едва ли может быть отнесён к категории информации о частной жизни – в силу публичности лиц, которые в нём фигурируют, — а потому — не подлежащей оглашению. До относительно недавнего времени отец адвоката Никиты Воробца – Сергей Ярославович – занимал должность председателя суда Октябрьского района Приморского края.
Случайны ли «случайности»?
Пассаж о возможных взаимосвязях действующих (или – отчасти действовавших) лиц едва ли возможно признать не имеющим отношения к делу (в данном случае – вполне конкретному уголовному делу), если бы некоторые обстоятельства не могли восприниматься как «стечение обстоятельств». А именно: фигура защитника Никиты Воробца выглядит этаким связующим звеном – между органами следствия и районным судом, который, если не принимать в расчёт некоторые обстоятельства (о них – ниже), смог оказаться в статусе адвоката по назначению по отношению к подследственному Дмитрию Рыбальченко практически сразу после его задержания. И таковым оставался до тех пор, пока родственники Рыбальченко не пригласили в качестве адвокатов по соглашению других защитников. Ведь адвокаты по соглашению, надо полагать, «подыгрывать» следствию не будут.
Стоит отметить, что именно в первые дни, что называется, «по горячим следам», следствием были предприняты определённые шаги, а некоторые представители юридических профессий из Покровки озвучили свои взгляды на произошедшие события (исчезновение и, как логически обусловленное этим фактом предположение о её убийстве).
Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять: для успешности расследования (а для начала – его раскрытия, т.е. установления лица, подлежащего привлечению к уголовной ответственности в качестве подозреваемого, а впоследствии – и обвиняемого), самые первые следственные действия необходимо выполнить в ближайшее после задержания время. И как эти действия были выполнены в связи с расследованием конкретного уголовного дела в отношении Дмитрия Рыбальченко?
Рассмотрим некоторые из них. Взять, хотя бы, следственный эксперимент, организованный буквально через несколько часов после задержания подозреваемого. Если было бы возможно тогда посмотреть на циферблат часов, то легко было обнаружить, что проводился он в ночное (!) время. Но это, наверное, — полбеды (хотя определённая методика воздействия на подследственных (о ней Дмитрий Рыбальченко заявлял следствию и суду): применение мер к нему мер физического воздействия и психического давления, а не только лишение сна) может восприниматься как «достойное» продолжение «традиций НКВД» в практике современных правоохранителей. Некоторые свидетели – из числа сотрудников правоохранительных органов – сами признавали в ходе предварительного следствия, что следственный эксперимент, в ходе которого подозреваемому предлагалось продемонстрировать на манекене действия по совершению умышленного убийства, был проведён «наспех». Если даже и допустить возможность «предварительного приискания орудия убийства» (в уголовном деле упоминается некая верёвка зелёного цвета, которую подозреваемый якобы позаимствовал у выгуливаемого телёнка – этот телёнок был ею привязан на выпасе), а потом – избавления от него путём выбрасывания в реку, — остаются другие подробности.
Согласитесь, одно дело, когда человек (или изображающий его во время следственного эксперимента манекен) сидит прямо перед подозреваемым в убийстве, а этот подозреваемый стоит непосредственно позади и натягивает на шею жертве верёвку, — и совсем иное, если эта самая жертва находится в автомобиле, на снабжённом подголовником переднем пассажирском сидении, при этом подозреваемый набрасывает петлю на шею жертве через боковое окно. Говорить о сходных к изложенным в показаниях о способе лишения жертвы жизни обстоятельствах и тех, что «опытным путём» были воспроизведены в ходе следственного эксперимента, — можно весьма и весьма приблизительно.
Другой достойный внимания момент заключается в том, что «экспериментаторы» этим не ограничились. По словам Дмитрия Рыбальченко (этот момент, как и предыдущий, отражён в подписанном прокурором тексте обвинительного заключения, переданном на рассмотрение суда для вынесения решения по существу), оперативники вывозили его на окраину села Покровка – с тем, чтобы показать, где (по материалам уголовного дела) он, Рыбальченко, уничтожал вещественные доказательства – сумку, пальто и сотовый телефон Анастасии Хроленко. Вывозили, опять-таки, в ночное время, и в ночное время – под видеозапись – подследственный демонстрировал это самое место. То место, где были обнаружены пуговицы от сгоревшего в костре пальто жертвы, остатки сотового телефона да металлические детали сумки (они не были повреждены огнём). Но ведь все знают, что следственные действия с участием подозреваемого/обвиняемого в ночное время незаконны. Наверное, в полиции и СК тоже это хорошо знают, но при очень большом желании обходят этот момент стороной. Ну хочется допросить – ночью, допросят ночью, захотят наспех под видеокамеру всё заснять ночью, и заснимут ночью… Такое вот, «ночное правосудие»…
Случайно ли то, что эта видеозапись (хорошо хоть, что с пометкой «оперативная съёмка») с поистине курьерской скоростью оказалась в распоряжении телекомпаний, а сюжеты, в которых она является центральной частью видеоряда, могут восприниматься как победный рапорт правоохранителей: «Ура! Дело раскрыто! Злодей пойман и будет наказан!» То, что к тому времени труп жертвы ещё не был найден (это случилось более чем через полгода), и о достоверности или недостоверности признания подследственного едва ли не преступником, — возможно было судить лишь по его показаниям и признанию вины. Ибо других доказательств виновности (либо – невиновности) просто-напросто не имелось.
Такая поспешность, можно заметить, легко объясняется желанием правоохранителей – скорее отрапортовать об очередных успехах, а значит, — и получить сопутствующие бонусы в виде очередных и внеочередных званий, более высоких должностей, премиальных выплат, хорошего отношения со стороны руководства. Но – насколько она согласуется с нормами законодательства?
«Гром победы, раздавайся!..»
Неофициальный гимн России времён Екатерины Великой, созданный Гавриилом Державиным и Осипом Козловским в конце XVIII века, давно позабыт, а основная его идея – и сегодня «живее всех живых». Как гласит грубоватое солдафонское выражение: главное – вовремя лапу к уху приложить…
Именно такой «логикой» вполне объяснимы не только вышедшие в первые же дни после исчезновения Анастасии Хроленко телесюжеты, появившиеся в то же время и впоследствии публикации. Некоторые из последних, к слову, — из вполне солидных (может, только на вид?) изданий, хоть и не называют в открытую фамилии фигуранта уголовного дела, но имя и другие детали его частной жизни делают его узнаваемым. Более того, изображаемым как едва ли не конченным злодеем, душащим своих жертв, «альфонсом», «великовозрастным недорослем» и т.п. и т.д. При поспешности подачи материала некоторые журналисты даже и через неполный год после случившейся трагедии перепевали версии о корыстном мотиве (якобы – нежелании возвращать кредит), двигавшем подследственным. Мол, заставил бедную учительницу взять для своих нужд кредит в 140 тысяч рублей и, не желая отдавать деньги, убил ее. Такой аспект деятельности некоторых, но падких до «жареного», СМИ понять можно: чем сенсационней (не обязательно – правдивее) — версия, тем выше рейтинг, популярность у читателей.
Стоит обратить внимание, что есть некоторые узловые моменты, касающиеся подачи материалов об уголовных делах, особенно – об умышленных убийствах. Один из них – преподнесение «сенсации» журналистами, хотя и с подачи следственных или надзорных органов. Тут можно заметить «нестыковки» с изложенными в уголовных делах показаниями: в деле по обвинению Дмитрия Рыбальченко не говорится о корысти как «движителе» в осуществлении криминального желания. А в журналистских интерпретациях всё указывает на то, что именно «кредитная» подоплёка и есть основа основ в объяснении мотива преступного деяния. Для полноты картины некоторые СМИ даже не побрезговали откровенными фальсификациями, называя фигуранта уголовного дела – сидевшим на шее у родителей и бросившим учёбу (напомним, в предыдущем материале было показано, что Дмитрий Рыбальченко на момент задержания и последующего ареста находился в академическом отпуске, взятом для прохождения военной службы по призыву, а в те дни, что оставались до времени явки в военкомат, — работал таксистом по найму).
Другой момент заключается в том, что в целом ряде публикаций, основанных на информации следственных органов, уже фактически предвосхищён обвинительный приговор, а обстоятельства частной жизни вытащены на поверхность, а упоминания о недозволенных методах, применяемых на этапе предварительного следствия, расценены как «ложь». При этом изложенное в явке с повинной не только легло в основу первоначального обвинения, но и преподнесено в таких публикациях чуть ли не как истина в последней инстанции, не требующей никакой проверки и даже не смеющей быть подвергнутой сомнению.
При этом важно указать на то, что через непродолжительное время после того, как стало известно о безвестном исчезновении Анастасии Хроленко, а потом и озвучена, в том числе – в публикации прокурора Октябрьского района Елены Абдуллаевой, сугубо обвинительная версия: получалось, что рассмотрение судом уголовного дела по обвинению Дмитрия Рыбальченко ещё только-только вырисовывалось на горизонте, как о нём – как о вполне решённом – начала вести речь руководитель подразделения надзорного органа.
Если даже и так, то как-то не очень понятным видится такой аспект, как мотив убийства и подсудность уголовного дела. Обратившись к Уголовно-процессуальному кодексу РФ, легко выяснить: если из обвинительного заключения вытекает, что мотив – не корыстный (к примеру, из хулиганских побуждений, из личной неприязни и т.п.), — уголовное дело надлежит рассматривать суду на уровне муниципального образования; в том же случае, если усматривается корысть, — такое уголовное дело по подсудности должно быть рассмотрено судом уровня субъекта РФ. В последнем из названных случаев уголовное дело по обвинению Дмитрия Рыбальченко должно быть передано из Октябрьского районного в Приморский краевой суд. После этого логически последовательным является формирование коллегии присяжных, что придаёт новый импульс рассмотрению изложенных в уголовном деле обстоятельств. В том числе – и рассмотрению выводов экспертов, а это – уже тема для самостоятельного изучения, что видно из изложенного ниже.
Можно ли верить таким экспертам?
Роль экспертизы в расследовании любого уголовного дела, а особенно такого, которое предполагает выяснение вины в совершении преступления против жизни и здоровья человека, — не просто велика. Она – неоценима, если позволяет вскрыть не только способы причинения вреда здоровью или даже лишения жизни человека, но и пролить свет на возможную подоплёку злодеяния. Столь же трудно переоценить роль выводов исследователей, если они, напротив, призваны максимально затуманить – и способы, и, тем более, — подоплёку.
Обратившись к уголовному делу по обвинению Дмитрия Рыбальченко, нужно заметить: орган предварительного расследования обратился для производства экспертиз по делу к услугам врачей — судебно-медицинских экспертов медико-криминалистического отделения ГБУЗ «Приморское краевое бюро судебно-медицинской экспертизы». Сторона защиты тоже не сидела сложа руки: их обращение к специалистам-экспертам, работающим в том числе и за пределами Приморского края, позволяет с достаточной долей вероятности утверждать, что они являются независимыми. По крайней мере, не зависимыми и от работающих на территории Приморья представителей правоохранительной и судебной систем. И эти независимые эксперты высказали свои суждения по поводу качества работы находящихся на службе государства коллег.
В частности, рассматривая вывод комиссии экспертов независимый эксперт из Томска (имеющий учёную степень доктора медицинских наук и занимающий должность заведующего кафедрой судебной экспертизы одного из медицинских университетов Сибири) пришёл к заключению о том, что приморские судмедэксперты допустили целый ряд, по меньшей мере, оплошностей. Так, при составлении Заключения №10-6/325/2017 усматривается нарушение статьи 14 «Обязанности руководителя государственного судебно-экспертного учреждения» Федерального закона от 31 мая 2001 г. №73-ФЗ «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации». Получается так, что судмедэксперты получили поручение о производстве экспертизы не от руководителя подразделения (этого требует закон), а непосредственно от следователя (такое законом не допускается). Причём данных о том, как «технологически» это было выполнено, не имеется. Соответственно, едва ли возможно в данном случае говорить о законности выводов экспертизы.
Едва ли просто невнимательностью может быть объяснено отсутствие на титульном листе заключения № 10-6/325/2017 информации о наличии у экспертов надлежащей подготовки (такую информацию необходимо отражать в соответствии с требованиями инструктивно-методических и нормативно-распорядительных документов. В том же заключении обнаружены и другие нарушения федерального закона «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации»: независимый эксперт указал на то, что «выводы экспертов, в той форме, в которой они сформулированы, не являются четкими ответами на поставленные перед ними вопросы, а также при их сверке с данными, имеющимися в ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКОЙ ЧАСТИ, не могут быть подтверждены с точки зрения доказательной медицины, а часть опровергнута». И с этой целью приведено пять частных примеров. В первом из них при указании механизма причинения травмы таза «не указаны точка приложения силы, направление воздействия, проигнорировано, что перелом зарегистрирован и слева и справа, то есть в двух локализациях». Во втором примере «эксперты при указании механизма повреждения подъязычной кости… извращают ранее не подвергавшиеся сомнению или критической оценке выводы эксперта» Г. о том, что «повреждение могло сформироваться и при ударе спереди назад тупым твердым предметом, причем не симметричном», а приведённые описания не только не соответствуют ранее сделанным описаниям судмедэкспертов Г. и Р., но и полностью противоречит выводу этих экспертов, так как «эксперты описали сгибательное повреждение подъязычной кости, а не разгибательное». В третьем частном примере показано: когда государственные судмедэксперты давали заключение о косвенных признаках прижизненности выявленных повреждений, они «безапелляционно экстраполировали «косвенные признаки», которые на самом деле даже таковыми не являются, в истинно доказывающие прижизненность травмы». Более того, они (так и хочется спросить: случайно или намеренно?) проигнорировали «действительно важные моменты, которые могли помочь в установлении истины по делу», и таковых моментов можно насчитать целых три. Они состоят в применении неверных методик, что не позволило сделать выводы о том, причинены ли были травмы жертве при жизни или после смерти. В частности, «в рамках всех проведённых экспертиз остался не исследованным надлежащим образом органокомплекс гортани пострадавшей, а именно его повреждения могут считаться доказательными в диагностике удавления». При том, что изначально следствие настаивало на том, что причиной смерти Анастасии Хроленко было удушение, а не причинение ей многочисленных травм (причём – не только разных участков туловища, но и головы, что стало очевидным при исследовании трупа – при всех экспертных недоработках государственных судмедэкспертов), — это на многое раскрывает глаза. Четвёртый частный пример убеждает в том, что государственными «экспертами все зарегистрированные повреждения не нанесены на схемы и не рассмотрены в комплексе для отнесения случая к какому-либо виду травматизма – автомобильного или падения с высоты» (в качестве возможных причин смерти допускались даже версии причинения смерти в результате падения с высоты – при сбрасывании тела с моста в реку Раздольная – или в результате дорожно-транспортного происшествия). Наконец, пятый частный пример – это отсутствие указания на титульном листе экспертного заключения — на наличие приложений (мало того, что эти приложения имеются, но исполнены крайне неряшливо: это выражается в несоответствии подписей к иллюстративным материалам реальному изображению, масштабам изображений и т.п.).
Есть и другие замечания, из которых даже не искушённому в профессиональной деятельности судебных медицинских экспертов человеку становится понятным: независимый эксперт из Томска увидел и указал на то, что исполняющие «государственный заказ» его коллеги выполнили свою работу, прямо скажем, далеко не «на 5». И их выводы, если следовать духу и букве закона, не могут служить доказательствами вины какого-либо лица в рамках уголовного судопроизводства. Ведь нельзя же, даже если следовать формальной логике, признать экспертизу комиссионной, если её фактически выполнял один эксперт.
Общий же вывод томского эксперта убеждает: заключение (экспертиза по материалам дела) №10-6/325/2017, выполненное комиссией экспертов ГБУЗ «Приморское краевое бюро судебно-медицинской экспертизы» по материалам уголовного дела №507317, «…выполненным в соответствии с действующим законодательством Российской Федерации, определяющим порядок организации и производства судебно-медицинских экспертиз в государственных судебно-экспертных учреждениях, НЕ ЯВЛЯЕТСЯ».
Более того, при составлении данного заключения допущены нарушения и федерального законодательства (УПК РФ и закона «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации») и ведомственных нормативно-распорядительных актов.
Достаточно однозначно вырисовывается следующее: «никаких доказательных признаков удавления или повешения в петле» у Анастасии Хроленко не обнаружено – отсутствие доказанности трёх характеризующих групп признаков позволяет говорить о том, что «даже предположение о странгуляционной асфиксии» является необоснованным. Далее, «никаких доказательных или предположительных признаков переезда тела» жертвы «легковым автомобилем при экспертном исследовании её трупа также не установлено», так как отсутствуют и специфические, и характерные признаки, характеризующие именно такой способ лишения жизни.
Впрочем, независимая экспертиза, всё же, не отрицает возможности наступления смерти Анастасии Хроленко как результата дорожно-транспортного происшествия. Но – при совершенно иных, чем трактует предварительное следствие, отталкиваясь, в частности, от показаний некоего «зашифрованного» и особо охраняемого свидетеля, который, якобы, получил полную информацию о способе совершения убийства от самого Дмитрия Рыбальченко, но которого Рыбальченко – и знать не знает, и не ведает, кто он и откуда взялся. По выводам независимого эксперта из Томска, «исходя из всей совокупности зарегистрированных повреждений, с учётом косвенных признаков прижизненности травмы грудной клетки и головы, представляется единственно возможным следующий механизм травматизации, относящийся к автомобильной травме как виду травматизма, подвид – столкновение пешехода и автомобиля вагонного типа. При этом первично удар пришёлся в заднюю поверхность грудной клетки больше справа, что привело к формированию разгибательных переломов ребер и перелома правой лопатки. Затем произошёл удар о дорожное покрытие передней поверхностью тела, что привело к формированию переломов левой и правой лонных костей, сгибательных переломов ребер по передней поверхности грудной клетки, костей лицевого черепа, в том числе носа, нижней челюсти, зубов. При таком механизме если предплечье или кисть какой-либо из рук пострадавшей были согнуты и в момент удара о дорожное покрытие были в проекции передней поверхности шеи, то возможно, сформировался перелом и подъязычной кости. Повреждения боковых поверхностей головы были причинены после этого ударами твердого предмета с тупой ограниченной поверхностью соударения».
Каковы же причины смерти, или Снова – о независимой экспертизе
Ещё одним независимым (вернее, не зависимом от «пинкертонов» из дальневосточной глубинки и настроений периферийной «Фемиды») был приглашённый к исследованию специалист – врач-судмедэксперт из Москвы, из Автономной некоммерческой организации «Центральное Бюро Независимых Судебных Экспертиз». Ему предстояло установить, возможно ли утверждать, что смерть Анастасии Хроленко могла наступить в результате дорожно-транспортного происшествия, уточнить вероятные обстоятельства этого ДТП, а также – говорить о вероятности удушения без причинения видимых следов. Другие поставленные перед экспертом вопросы предполагали ответы о том, могла ли смерть наступить в результате удушения петлёй, наезда автомобилем, имеющим клиренс 20 см, а также – о том, могло ли случиться так, что при удушении в салоне автомобиля не осталось следов биологического происхождения.
Стоит отметить, что проведённое судмедэкспертами в Уссурийске исследование не позволило сделать выводов о причинах наступления смерти Анастасии Хроленко в силу «универсального гниения трупа». Эти же специалисты пришли к заключению о том, что многочисленные переломы, выявленные на трупе, могли быть нанесены как при жизни, так и после причинения смерти потерпевшей. В случае прижизненного нанесения некоторых из подобных травм человеку их совокупность даёт понять: более он, что называется, — не жилец. Другие травмы не совместимыми с жизнью не воспринимаются, но способны серьёзно подорвать здоровье.
Локализация, множественность, морфологические особенности причинённых Анастасии Хроленко травм навели уссурийских судмедэкспертов на мысль о том, что травмы на голове «возникли в результате ударного воздействия твёрдого тупого предмета (предметов) с ограниченной ударяющей поверхностью», и количество ударов было не менее семи. Травмы на туловище могли иметь разное происхождение – быть результатами как ударов, так и сдавления. Травмы в области шеи могли образоваться не только в результате удушения, но и вследствие ударов. Прямую причинно-следственную связь между теми или иными повреждениями тела и наступлением смерти уссурийские специалисты не выявили. Длительное (более полугода) нахождение трупа в реке не позволило им даже приблизительно назвать время, когда могло быть совершено убийство: словом «давно», естественно, оперировать в следственных документах как-то не принято – нужна конкретика, а её нет.
Судмедэксперты из Уссурийска признали, что едва ли возможно говорить об одновременном удушении жертвы и нанесении ей повреждений в виде переломов костей черепа и иных. Если травмы головы наносились прижизненно, то должно было иметь место обильное разбрызгивание крови (напомним, в предыдущем материале говорилось о том, что никто из свидетелей не отмечал в показаниях наличие каких-либо пятен на одежде Дмитрия Рыбальченко – ни пятен собственно крови, ни – могущих возникнуть при попытке смыть или застирать попавшую на одежду кровь).
Судмедэксперты, исследовавшие отдельно подъязычную кость, также не смогли прийти к однозначному выводу о механизме образования на ней повреждений: «указанные повреждения не имеют признаков, по которым конкретно можно судить о механизме образования повреждений». Да и о давности их возникновения – тоже говорить невозможно.
Говоря о выводах независимого эксперта, важно отметить его замечание о показаниях «засекреченного» свидетеля, который, как можно допустить, изложил желаемое видеть следствием и описал возможное возникновение обнаруженных на трупе травм как последствие избиения гаечным ключом и наезда автомобилем – с целью имитации ДТП. Разное количество травм, установленных в ходе выполнения разных экспертиз, ни коим образом не позволяет, как полагает независимый судмедэксперт, соотнести с показаниями этого свидетеля.
Очень важно отметить тщательность и научную скрупулёзность московского исследователя, разъясняющего, как те или иные термины из области судебно-медицинской экспертизы находят своё практическое применение в разбираемых вопросах. Так, этот эксперт указал на признаки, которые сопутствуют удушению и дорожно-транспортным происшествиям, а автомобильная травма – не так проста, как может показаться не сведущим или не обладающим достаточными знаниям и опытом специалистам. Столь же тщательно описаны независимым судмедэкспертом присущие наезду автомобиля на пешехода признаки.
Анализируя совокупность и характер причинённых Анастасии Хроленко травм, приглашённый стороной защиты Дмитрия Рыбальченко эксперт сумел доказать, что её смерть явилась следствием транспортной травмы – наезда автомобиля на пешехода. Более того, вполне можно полагать, что этот злополучный автомобиль наехал на стоявшую потерпевшую сзади. И этот автомобиль был грузовым. Говорить о каких-то деталях этого смертельного наезда не представляется возможным в силу изменений, которые произошли за время между происшествием и обнаружением и последующими гнилостными процессами, протекавшими во время нахождения трупа в реке Раздольная на протяжении более чем полугода.
Судмедэксперт из Москвы также обратил особое внимание на то, что его коллеги из Приморья не утрудили себя исполнением предписаний, содержащихся в нормативных документах, которые регламентируют порядок производства экспертиз. Результатом такого пренебрежения (впору говорить о явных нарушениях) стало игнорирование проведения целого ряда исследований трупа: ничего не сделано приморскими судмедэкспертами для того, чтобы исследовать позвоночный столб и спинной мозг, органы шеи, а также ягодицы, верхние и нижние конечности.
Принципиально важным моментом видится вывод московского эксперта о том, что каких-либо объективных данных, свидетельствующих об удушении Анастасии Хроленко с применением петли, «при судебно-медицинском исследовании её трупа не обнаружено». Да и повреждений, которые могли бы образоваться в результате переезда тела легковым автомобилем, — тоже. И ещё: случись удушение находящейся в салоне автомобиля жертвы – на месте подобного убийства, по утверждению независимого судмедэксперта, должны были остаться «следы биологического происхождения (кал, моча)». О них как-то «не догадались» ни специалисты из Уссурийска, ни «доблестные» правоохранители. А иная оценка, не согласующаяся с изначально взятым курсом расследования, способна рассыпать самые «железобетонные» обвинения во прах.
Если вчитаться в Конституцию…
Анализ не только просчётов и нарушений, допущенных основными экспертами, которые обеспечивали доказательственной базой предварительное следствие, но и действия самих представителей следствия и даже надзорного органа (прокуратуры), наводят на далеко идущие выводы. Оценить глубину «падения» этих исполнителей государственной воли позволяет Конституция Российской Федерации: особое внимание необходимо уделить нормам, закреплённым в статье 49. Пункт 1 её гласит, что «каждый обвиняемый в совершении преступления считается невиновным, пока его виновность не будет доказана в предусмотренном федеральным законом порядке и установлена вступившим в законную силу приговором суда». Пункт 2 предусматривает, что «обвиняемый не обязан доказывать свою невиновность». А пункт 3, соответственно, гласит: «Неустранимые сомнения в виновности лица толкуются в пользу обвиняемого».
Что же мы видим в случае, произошедшем с Дмитрием Рыбальченко? Позиция, занятая органом предварительного следствия – при достаточно очевидном отношении к ней руководителем районного подразделения надзорного органа (если эта позиция недвусмысленно сквозит в многочисленных публикациях СМИ, то в очевидности её едва ли кто адекватный усомнится), похоже, вступает в противоречие с этими, да и иными конституционными нормами – теми, что закреплены главой 2 «Права и свободы человека и гражданина».
…Пока не изжита порочная практика, при которой следствие и обеспечивающая её доказательственной базой экспертиза будет действовать правило: «Что заказано – то и доказано», — невозможно избавиться от произвола и беззакония, не столь уж редких в деятельности правоохранительных органов и судебной системы. Вместо того, чтобы утверждать принципы законности и справедливости, такими действиями они подрывают доверие граждан к государству, да и к его главе, именуемому порой «гарантом Конституции»… А надо ли нам это?
Оставить комментарий