«Дело Харченко»: «прятки» – это не только детская игра…

Если в неё заигрались «дяденьки» и «тётеньки» в мантиях – это более чем серьёзно

Бремя славы? Или..?

Хочешь того или не хочешь, а подобные мысли всё чаще одолевают, когда знакомишься с судейской практикой в современной России. А примеры… да что за ними далеко ходить: едва ли в профессиональном сообществе «служителей Фемиды» в Амурской области найдётся ещё одна такая же «медийная» персона, как судья Октябрьского районного суда Приамурья Александр Лавриненко. По нескольку раз в год его служебная деятельность попадает в поле зрения (соответственно, отражается и в публикациях) информационных ресурсов Дальнего Востока. Одна только «беда»: оценка этой деятельности, как правило, колеблется между «вопросительным знаком» и «минусом». Уж очень она, скажем деликатно и попросим читателя воспринять высказывание как оценочное суждение, неординарна.

Вновь убеждает в том, что «человек – это стиль», тянущаяся уже годами история Марии Харченко. Так уж случилось более четырёх лет назад, что в глазах общественности (в том числе – и неравнодушных читателей) она, в ту пору – достаточно успешная предприниматель, всё больше стала восприниматься как подследственная, а с некоторых пор – и подсудимая. То ли «звёзды так встали», то ли искать причину такого перевоплощения надо искать сугубо на Земле, но факт остаётся фактом: в судьбе этой женщины далеко не последнюю (и далеко не жизнеутверждающую!) роль играет именно судья Александр Лавриненко.

Последняя капля

На этот раз с его именем связано вынесение решения, связанного с изменением меры пресечения в отношении подсудимой. Нарушение правового положения подписки о невыезде и надлежащем поведении стоило Марии Харченко свободы: в настоящее время она находится под арестом, о чём мы некоторое время назад уже писали. Насколько такой шаг согласуется или вступает в противоречие с нормами УПК РФ – о том ещё с конца 2022 года спорят сторона защиты со стороной обвинения. Мы же обратим внимание на один, хотя, возможно, ключевой аспект данного действия. И имеющий непосредственное отношение к правосудию. К приамурскому – в том числе и даже непосредственно. Если в дипломатии важным моментом межгосударственных отношений рассматривается casus belli – «(формальный) повод (для объявления) войны», то в уголовном процессе подобным casus`ом, но для изоляции подсудимого от общества, выступает как раз нарушение условий этой самой подписки о невыезде. И таковые как раз и были найдены судьёй, в чьём производстве находится уголовное дело в отношении Марии Харченко.

Волей обстоятельств она вовлечена далеко не в один судебный процесс, в том числе – и гражданский: одному из районных судов города Воронежа (напомним: в нескольких тысячах километров от Приамурья) приходится разрешать вопрос о месте жительства несовершеннолетней дочери Марии Харченко. Проще сказать: с кем ребёнку жить из разведённых родителей – с матерью или же с отцом. А для того, чтобы суд смог принять обоснованное решение, потребовалось провести стационарную судебно-психиатрическую экспертизу. О чём воронежский суд вынес соответствующее определение. Подвох ситуации оказался же в том, что дата, когда экспертиза должна была быть начата, пришлась на понедельник, а представители лечебно-профилактического учреждения оповестили о том Марию Харченко в пятницу предыдущей недели, и она никак не успевала по времени испросить разрешения у судьи в Октябрьском районе Амурской области на эту поездку. А не ехать было нельзя.

Объективности ради нужно заметить, что этот случай явно оказался «последней каплей»: запрошенная судом информация показала Александру Лавриненко, что Мария Харченко и до описанного выше покидала дальневосточный регион – большей частью для поправки здоровья, своего и дочери, для того, чтобы проведать живущих в Санкт-Петербурге других детей. Но при этом ни разу не срывала судебные заседания, давления на свидетелей не оказывала, следствию и правосудию не препятствовала, не совершала других действий, которые – чёрным по белому в УПК РФ – прописаны как основания для изменения меры пресечения на более строгую. Тем не менее, отсутствие сколько-нибудь значимой «социальной опасности» со стороны Марии Харченко – в силу не только специфики её личности, а не только экономического характера вменённого ей в вину преступления, не заронило, по всей видимости, сомнения в верности предпринимаемого действия – ничто не поколебало уверенности судьи в целесообразности «закрыть» подсудимую. А стороне защиты не удалось (по крайней мере, пока) разубедить в законности и разумности такого действия суд апелляционной инстанции. Не иначе, всё складывается таким образом, что призвано убедить Марию Харченко: до обвинительного приговора – рукой подать…

Процессуальный «хоррор» или игры в законность?

Содержание подсудимого под стражей – мера очень даже жёсткая. Даже для человека с крепким здоровьем и «стальными» нервами. Едва ли стоит сомневаться, что в целом ряде случаев – необходимая. Особенно, если касается тех, кто обвиняется в совершении тяжких и особо тяжких преступлений против личности, и чья вина доказывается (как минимум) мощным арсеналом доказательств.

Возможно ли увидеть в Марии Харченко именно такую «закоренелую злодейку»? Если суд увидел целесообразность именно в аресте и отверг ходатайства стороны защиты, включая даже предложение использовать такую меру пресечения, как залог (в качестве возможной альтернативы также называли домашний арест и поручительство). Ведь нашёлся тот, кто был готов предоставить 1,5 млн рублей в качестве залога, однако суд первой инстанции этим явно не впечатлился.

Возможно, судья Александр Лавриненко счёл замену содержания под стражей на залог нецелесообразным в силу «ограниченности» возможности применения: уголовно-процессуальный закон ограничивает время всего двумя месяцами. Но насколько благоразумным (используем это слово) будет арест применительно к Марии Харченко? В настоящее время её возят на судебные заседания из изолятора временного содержания (ИВС) города Белогорска. Согласно установленному порядку, водворённое в ИВС лицо может там находиться не более десяти суток в месяц. Логика подсказывает, что заключение подсудимой под стражу препятствует скорому рассмотрению дела. Если учесть выходные и праздничные дни, то реально это может обеспечить участие её самой и защитника от силы в трёх-четырёх судебных заседаниях. Поэтому предвкушение того, что содержание под стражей может способствовать ускорению хода судебного процесса, представляется заблуждением. Это – как минимум. А по большому счёту – ни в коей мере не окажется на пользу ни Марии Харченко, ни её семье. Если в настоящее время её несовершеннолетняя дочь находится с отцом, то мать девочке никто не заменит! А это, похоже, никого не интересует – ни суд, ни прокуратуру, поддерживающую государственное обвинение. Выскажем личное оценочное суждение, что единственное объяснение (а не оправдание!) целесообразности нахождения подсудимой в ИВС возможно отыскать… в мщении, в использовании мелочной мести со стороны судьи Александра Лавриненко. Ведь подсудимая на него жаловалась (из-за допущенных нарушений законности), в квалификационную коллегию судей писала. Если суд, по логике и исходя из правовых норм, должен преследовать цель – обеспечение законности и справедливости. Но вот этой-то цели как раз и не просматривается. Да и не только её.

Судебные «прятки»: что и зачем прячет судья?

В том, что Александр Лавриненко едва ли заинтересован (осмелимся предположить, что так) в поиске истины, а то и вынесении справедливого и законного приговора по делу Марии Харченко, тоже есть поводы сомневаться. Даже недавний из них.

Обратимся снова к поездке её в Воронеж, где проводилась судебно-психиатрическая экспертиза. Экспертизу провели в тамошней клинике, диагноз поставили. В связи с тем, что у неё выявили заболевание, судья Октябрьского районного суда Амурской области Лавриненко поставил вопрос о проведении судебно-психиатрической экспертизы подсудимой – уже в Амурской области, в рамках уголовного дела.

Сторона защиты Марии Харченко согласилась с такой постановкой вопроса, но просила суд истребовать из Воронежа все медицинские документы, подтверждающие, что она там проходила экспертизу. Врачам, которые взялись бы проводить исследования в Амурской области, нужно было видеть клиническую картину, чтобы представлять динамику развития заболевания. Это можно сделать только по документам.

А что же – суд? Суд отказал в этом, мотивируя тем, что в медицинском архиве Амурского психоневрологического диспансера и так содержится достаточно доказательств, необходимых для проведения экспертизы. Т.е. судья, не будучи специалистом в области психиатрии, сделал такое «глубокомысленное» заключение: мол, зачем нужны эти доказательства того, что подсудимая там на лечении находилась в течение месяца в 2019 году, месяц – здесь на экспертизе лежала. Её там наблюдали, какие-то тесты проводили, фиксировали ход развития её заболевания. Из позиции судьи Александра Лавриненко видно (а разве не так?), что ему всё безразлично. Не нужно. Он исходит, как можно понять, из того, что в областной психиатрической лечебнице врачи сами знают, что им нужно. А потому – он отказался удовлетворять ходатайство об истребовании доказательств.

Логика действий судьи достаточно очевидна. Даже если не подвергать сомнению его профессионализм. Это же понятно, что, если у подэкспертной в Воронеже установили какие-то заболевания, то такие же недуги должны быть установлены и в Благовещенске. Ведь так не может быть, что на берегу Хопра она болеет, а на берегу Амура – не болеет. Речь-то идёт об одном и том же человеке – о Марии Харченко.

Отказ судьи в удовлетворении ходатайства об истребовании документов в психоневрологической больнице Воронежа может найти объяснение (попробуйте усомниться!) в том, что обладатель мантии из Октябрьского районного суда Приамурья заинтересован в том, чтобы у благовещенских экспертов даже документов, подготовленных их коллегами, не было. Вполне понятно, что сторона защиты Марии Харченко стремится к тому, чтобы избежать необъективности экспертного исследования, которое предстоит провести в Амурской области.

Очень похоже на то, что судья Александр Лавриненко умышленно предоставляет экспертам неполную информацию. Ставка делается на то, что эксперт, не имея полной картины данных, мог бы получить тот диагноз, тот результат, в котором заинтересован сам судья. Чем-то иным это объяснить невозможно. Если судья умышленно уклоняется от предоставления всего комплекса доказательств, которые могли бы прояснить клиническую картину заболевания Марии Харченко, впору задаться вопросом: «А кому всё это – на руку?»

Такие обстоятельства – не «вновь открывшиеся»

И ещё об одном хотелось бы сказать. Если судье Октябрьского районного суда Александру Лавриненко нет дела до того, как сложится судьба и подсудимой Марии Харченко, и её дочери (хотя эти характеризующие обстоятельства должны каким-то образом быть учтены в перспективе, при вынесении приговора), то столь же важными, хотя бы – для включения в текст приговора (или – тоже не имеющими значения?), обстоятельства, связанные с состоянием здоровья подсудимой? Пока же не очень заметно, что судья хоть с минимальным пониманием отнёсся к тому, что у Марии Харченко выявлен целый «букет» заболеваний, что она непродолжительное время назад перенесла инсульт.

Развитие событий показывает, что её поездка на судебно-психиатрическую экспертизу в Воронеж была действительно использована как повод для того, чтобы её «нейтрализовать» и не дать ей возможности активно защищаться.

Стоит ли при этом удивляться тому, что в материалах уголовного дела в отношении Марии Харченко вообще отсутствует какая-либо информация о том, что она на учёте состоит в психоневрологическом диспансере (аж с 2003 года!). Это не заинтересовало следователя, не привлекло и внимание суда. Хотя накануне первичных слушаний судья был обязан при подготовке дела к судебному заседанию выяснить: все ли запросы пришли – о её судимости, о дееспособности, о здоровье и т.д. Такая информация запрашивается в обязательном порядке. Но никого это не заинтересовало. И вот суд узнал, что подсудимая на таком медицинском учёте состоит. А потом тот же суд умышленно – своими действиями – не даёт предоставить весь массив доказательств, подтверждающих клиническое течение её болезни…

Напрашивается предположение, что судья не просто что-то «забыл», «не учёл» и т.п. и т.д. Случайность, если она единична, – вероятна. А когда является звеном в цепи подобных эпизодов? Для чего это делается? Чтобы врачи-эксперты, не располагая сведениями о выявленных заболеваниях, подтвердил отсутствие у подсудимой диагноза? Значит ли это, что у судьи есть поставленная цель – её «тупо» засадить, больного человека? И он, служитель Закона и вершитель судеб человеческих, не собирается разбираться, что это человек в силу заболевания не может отбывать наказание?

Неужто Октябрьский район Приамурья – как Бермудский треугольник, где законы вообще не действуют?!.