17.Сен.2018Игра в «бутылочку»: Приморскому крайсуду «навязывают» «неперспективное» уголовное дело?
17.Сен.2018
Следственно-судебные просчёты не помешали вынести обвинительный приговор, который пытается отменить Спасская городская прокуратура, которая и поддерживала обвинение по крайне сомнительному уголовному делу
Как «именем Российской Федерации» выносят приговоры, являющиеся частью «ментовских войн»
21 сентября 2018 года апелляционная инстанция Приморского краевого суда должна поставить точку в уголовном деле о наркотиках, которые стало чем-то куда более захватывающим, чем любой сериал про «ментовские войны». Особенность данного дела заключается в том, что сначала приморские правоохранители старательно «засаживали» по делу двух человек – «гражданского» N. и бывшего сотрудника УФСКН (наркоконтроля), а теперь одного из них – того самого N., кто получил 11 лет строгого режима, попытаются уже не сами (а руками судей крайсуда) выпустить на свободу, а приговор отменить.
Впрочем, всё по порядку. Спасский районный суд 6 июня 2018, рассмотрев уголовное дело N., признал его виновным в совершении преступлений, предусмотренных пунктом «г» части 4 статьи 228.1 УК РФ и частью 2 статьи 228 УК РФ. Соответственно, по совокупности статьей назначил ему наказание в виде лишения свободы на срок 11 лет с отбыванием его в колонии строгого режима. Однако далеко не всё так уж однозначно в этом, уже вступившем в законную силу, приговоре. По замечанию адвоката осуждённого N. Юлии Зверевой, при рассмотрении уголовного дела «были допущены существенные нарушения уголовно-процессуального закона», на что защитник обратила внимание в жалобе, адресованной председателю Приморского краевого суда. В данном документе, адресованном в апелляционную инстанцию, также говорится о неверной оценке судом первой инстанции доказательств по делу и игнорировании «обстоятельств, которые могли бы повлиять на выводы суда». Более того, сказано в жалобе и о том, что «в приговоре имеются выводы, основанные на предположениях суда, противоречащих показаниям специалиста».
Такие серьёзные претензии дополняются другими: адвокат осужденного N. убеждена в том, что суд нарушил принцип состязательности сторон. Тенденциозность обвинительного характера процесса связана с игнорированием противоречий и нарушений в доказательствах и, более того, с необоснованными отказами в удовлетворении ходатайств защиты, которые «были заявлены в целях установления истины по делу».
Как оперативники «заигрались»
Оперативно-розыскные мероприятия – дело гораздо серьёзнее (в том числе и по последствиям), чем какие-то детско-юношеские шалости. Хотя в некоторых из них элемент игры всё же присутствует. Особенно в тех, которые обозначены в соответствующем федеральном законе как «оперативный эксперимент». Поддастся ли потенциальный нарушитель закона на уловку или нет – для проверки такие «опыты» и ставятся. Хотя, если быть откровенными, надо признать: порой вместо «эксперимента» получается провокация. А за неё по голове не гладят.
Так вот, ключевым моментом в уголовном деле является следующий эпизод. Поскольку ранее N. сотрудничал с сотрудниками наркоконтроля и подразделениями полиции по борьбе с экономическими преступлениями, ничего из ряда вон выходящего в появлении наркополицейских у него на даче (дело было примерно 24 августа 2015 года) он не увидел. Один из бывших сотрудников ФСКН Николай Рязанов привёз N. бутылку из-под чая «Nestea», в которой находилась некая жидкость. По словам бывшего сотрудника наркоконтроля (Рязанов в это время уже проходил службу в ГУ ФСИН по Приморскому краю, в подразделении собственной безопасности – Прим. Авт.), это был муляж, который N. надлежало заложить в определённом месте, после чего сделать фотографию и переслать её оперативникам. Открыв бутылку в присутствии нескольких свидетелей, N. убедился: от содержимого явно разило краской. Ключевой момент: хотя Николай Рязанов являлся бывшим сотрудником ФСКН, он действовал в рамках «оперативного эксперимента» совместно со своими действующими (на тот момент) еще действующего Уссурийского отдела УФСКН по Приморскому краю.
В условленное время N. и один его знакомый подъехали к нужному дому. Там он подошёл к первому вентиляционному окну от заезда к дому, поставил бутылку так, чтобы она упиралась в угол стен приямка вентиляционного окна в подвал. А само окно было заделано тканью и плёнкой. По словам N., бутылка была плотно закручена, а, чтобы она оказалась в подвале, – требовалось разрезать плёнку да переместить бутылку к окну на полметра. Стоит заметить, что с этой самой бутылкой очень много что связано в уголовном деле.
…Немного забегая вперёд, можно отметить очень показательный момент. Сам осуждённый N. и его адвокат полагают, что сотрудники наркополиции (ныне почившей в бозе – Прим. Авт.), проводившие расследование и осуществлявшие, говоря профессиональным языком, оперативное сопровождение по уголовному делу, оказывали на него психологическое давление в период предварительного следствия, угрожали заключением под стражу и т.д. Более того, подобным образом «выбитые» явка с повинной и показания не могли (по нормам закона) быть приняты судом. Но – одно дело, что и как трактует закон, а другое – как всё осуществляется на практике.
Последняя же показала, что показания N. то и дело уточнялись, корректировались и даже были переписаны полицейскими. Из-за этого, в частности, не было понятно, в каком же именно месте была оставлена «закладка», возникали разночтения по поводу того, был ли N. в перчатках или без них и т.п. Эти и другие принципиально важные «детали» выпали из текста обвинительного заключения.
Другой очевидной несуразностью, если не сказать иначе, было проведение оперативно-розыскных мероприятий не в том месте, где (если верить осуждённому N.) он оставлял ту злополучную бутылку. Зачем было искать её в соседнем (!) подвале?
Столь же непонятно то, по какой причине показания свидетеля, наблюдавшего процесс закладки бутылки N., в приговоре суда были полностью переиначены. Какой в том резон?
Не менее странным видится и предположение следствия, а затем и суда о том, что в чайной бутылке находился наркотик. Зная по совместному участию в ранее проводимых мероприятиях сотрудника наркоконтроля, N. никогда бы не взял от него бутылку с запрещённым веществом.
Давайте сличим подписи…
Ещё одним важным моментом, связанным с досудебной «историей» уголовного дела может рассматриваться заявление N. о том, что при ознакомлении с его материалами фигурант заметил явную странность. По его словам, под протоколами допросов, протоколом явки с повинной, постановлением о привлечении его в качестве обвиняемого, уведомлением об окончании следственных действий стоят… чужие подписи. А это «попахивает» уже не «простой» подделкой документов – фальсификация материалов уголовного дела является более серьёзным преступлением.
На этом фоне едва ли вызывает сомнение нечистоплотность (и даже – нарушение закона со стороны участников следственных действий), проявившаяся в игнорировании участия адвоката в этих самых следственных действиях. Как тогда понимать наличие подписи защитника под документами, при составлении которых он не присутствовал? Не менее «загадочным» является и протокол явки с повинной от 20 февраля 2016 года (он составлен был без участия адвоката осужденного N. и по каким-то неведомым причинам отсутствует среди материалов уголовного дела). По-своему показательно и то, что на чужую подпись под документами вместо своей указывал на процессе также один из свидетелей. Он же заявлял о том, что оформление вещественных доказательств, которое (согласно нормам УПК РФ) должно было производиться при нём и с его участием, было осуществлено в иное время и без его удостоверяющей подписи как понятого.
Все эти «нюансы» оказались совершенно «не интересны» суду, и поэтому, очевидно, ходатайство стороны защиты о проведении почерковедческой экспертизы подписей было отклонено. Достаточно характерным, как показывают свидетели, является и отказ суда рассмотреть некоторые показания, хотя они являются важными для объективности расследования. А противоречия между показаниями различных свидетелей, не нашедшие разрешения в ходе предварительного следствия, не были в должной мере исследованы и судом. Так, очевидцы приводили данные об использовании участниками мероприятий автомобилей разного цвета, о действиях, которые могли бы объяснить обнаружение всё той же бутылки в подвальном помещении.
По меньшей мере недоумение вызывает и информация, приведённая одним из свидетелей в ходе процесса. На этапе предварительного следствия он утверждал, что объяснения у участвовавших в оперативно-розыскном мероприятии лиц наркополицейские отобрали сразу же. В то же время в судебном заседании достоверно было установлено иное: понятым полицейские предъявили уже подготовленные пояснения через несколько дней, и эти свидетели лишь тогда поставили подписи под документами. А один из очевидцев (его поначалу наркополицейские попытались было «залегендировать», но в ходе судебного процесса все эти «сказки» перестали быть тайной) вообще не мог поставить подпись в день мероприятий по простой причине – ему потребовалась экстренная госпитализация. Что же касается злополучной бутылки, то изъятие её было проведено «как Бог на душу положит», а не в соответствии с требованиями закона. Ибо ни следов вытекшей жидкости, ни частиц земли из подвала на этом предмете обнаружено не было, что вызывает неподдельные сомнения в том, откуда ли данный предмет взялся.
Слишком зыбкие «доказательства»
Показания целого ряда свидетелей сторона защиты не зря подвергает сомнению. Будучи на момент проведения оперативно-розыскного мероприятия сотрудниками правоохранительных органов, некоторые очевидцы могли иметь заинтересованность в том или ином исходе производимого действия. А это лишний раз убеждает в шаткости подобных аргументов, которые по каким-то причинам «подняты на щит» судом – в противовес другим доказательствам. Тут уж впору усомниться, а «был ли мальчик» – проводились ли те самые мероприятия вообще. Ведь никаких документальных данных (фото- или видеофиксации), подтверждающих факт их проведения, в суде представлено так и не было.
На том снимке, что сделан одним из свидетелей после закладки муляжа, содержатся вообще шокирующие данные. Мало того, что место положения бутылки показывает, что она не могла упасть в подвальное помещение и что это бутылка с красной (!) крышкой. Поистине оригинальным видится поворот событий, при котором вещественным доказательством по делу следствие представило бутылку с жёлтой (!) крышкой. И суд допустил мысль о том, что фотография была сделана N. в другое время, а не непосредственно после закладки предмета.
По меньшей мере недоумение вызывает и другое. Суд почему-то посмотрел, как говорится, сквозь пальцы на документы, которыми оформлялось проведение оперативно-розыскного мероприятия. Исправления в записях (тут со стороной защиты N. нельзя не согласиться) показывают, что их документирование «попросту подгонялось по ходу дела под ставшие известными следствию обстоятельства». О какой же объективности и непредвзятости можно вести речь?
Этот же вопрос логично вытекает практически изо всего уголовного дела, фигурантом которого является N. Этот «опус» практически всецело базируется на основе тех данных, которые получены следствием от неудачно «залегендированного» свидетеля, о котором известно, что он является потребителем наркотиков. Этот «очевидец» мог иметь явную заинтересованность в том, чтобы отправить в «места не столь отдалённые» не только N., но и Николая Рязанова, которому «заленгедированный» свидетель (тайна которого давно раскрыта) вообще должен деньги. Подстрекательство и прямое склонение к противоправным действиям имело явную цель «утопить» оперативника наркоконтроля, ради чего и была разыграна вся эта «многоходовка» с N.
Не-доказательства?
В самом деле, если вдуматься, то проведённые сотрудниками 28 августа 2015 года оперативно-розыскные мероприятия были проведены с такими вопиющими нарушениями законодательства, что результаты этих мероприятий не могут быть признаны достоверными доказательствами и их использование, с точки зрения УПК РФ, недопустимо. Как это всё «просмотрела» прокуратура на этапе утверждения обвинительного заключения и как «не обратил внимания» суд – эти вопросы, вероятно, ещё получат в будущем своё объяснение. Как другие досадные «мелочи» – возбуждение самого уголовного дела с нарушением процессуальных сроков, отсутствие в обвинительном заключении данных о времени и места совершения инкриминируемого N. деяния. Остались «за кадром» (и вне поля зрения суда) цели и мотивы действий подсудимого и целый ряд других важных моментов. А безо всего этого приговор, что называется, и гроша ломаного не стоит.
Своеобразной «вишенкой на торте» возможно считать отмеченный в апелляционной жалобе осуждённого N., направленной в Приморский краевой суд, факт, характеризующий председательствовавшего на процессе судью Вячеслава Бовсуна. Ибо до удаления в совещательную комнату он «высказал своё мнение по данному делу, пояснив, что не намерен разбираться с обстоятельствами дела». Подсудимый на тот момент N. недвусмысленно уловил, что «суд занял обвинительную позицию, проигнорировав противоречия и нарушения в доказательствах, стороны обвинения». В силу такой оценки оставление судом без удовлетворения практически всех ходатайств стороны защиты становится очевидным «наличие сформировавшегося мнения у суда…». И такой подход, как полагает N., должен получить соответствующую правовую оценку. Ведь «судья не может участвовать в производстве по уголовному делу, если имеются обстоятельства, дающие основание полагать, что он лично, прямо или косвенно заинтересован в исходе данного уголовного дела». Что называется, слово – не воробей: вылетит – не поймаешь. Высказывание судьи вполне резонно было воспринято подсудимым как заинтересованность «служителя Фемиды» в исходе уголовного дела. Правило беспристрастности оказалось нарушенным, что и побудило подсудимого заявить ходатайство об отводе судьи. Но оно, как и многие иные ходатайства, так и осталось гласом вопиющего в пустыне. А предварительное следствие и судебный процесс так и не стали образцом взвешенного и юридически грамотного подхода к решению судьбы человека, оказавшегося на скамье подсудимых.
«Неудобные» прокуроры для гособвинения из прокуратуры Спасска
Но, пожалуй, самое интересное заключается еще и в том, что не только N. и его адвокат обжалуют приговор в Примкрайсуде. Приговор обжалует и Спасская городская прокуратура. Та самая, которая год (!) поддерживала обвинение по этому делу. По мнению прокуратуры, в приговоре не совсем точно сформулированы действия N., которые определяют состав преступления, а значит, приговор нужно отменить. И вернуть дело на новое рассмотрение. Вопрос – зачем? Апелляционная инстанция вполне может изменить формулировку приговора (если там имеются какие-то неточности), не изменяя строгости приговора. Апелляционная инстанция имеет возможность смягчить приговор, если судья чего-то не учел, не отменяя самого приговора. Но отменять его на основе жалобы прокуратуры, которая и настаивала именно на таком приговоре – это что-то новое. То есть, Спасская прокуратура предлагает Приморскому краевому суду исправить по делу N. её же (прокуратуры) недочёты? Спасская прокуратура предлагает вышестоящей судебной инстанции испортить статистику районного суда? В чем смысл?
Возможно (это пока только предположение), что смысл этой оперативной комбинации заключается в другом. Возможен и такой сценарий. Бывший опер Рязанов сидит в СИЗО. Он в отказе, он называет фамилии «заказчиков» своего дела. Он может доказать свою невиновность, если только N. вдруг не изменит показания и не скажет: «Я был вообще не причем, Рязанов меня заставил сделать всё это!» Но для того, чтобы N. изменил показания и начал «топить» Рязанова, кому-то очень нужно любой ценой его вытащить из СИЗО. А отмена приговора влечёт изменение меры пресечения. То есть, N. имеет шанс выйти на подписку о невыезде под гарантии того, что «игра в бутылочку» станет виной самого Рязанова. Тогда Рязанов получит лет 14-15 реального срока, а что касается N., то тут сценарии могут быть разными. Может быть, его вину смягчат, и он потом получит минимальный срок. А, может быть, когда Рязанова упекут на долгий срок, c N. договариваться уже и не будет иметь никакого смысла – ну получит он свои 11 лет, только у другого спасского судьи – делов-то! А, может быть, сегодня Примкрайсуд пытаются использовать для того, чтобы подойти к делу N. «с другой стороны», когда отмена приговора, на самом деле, ничего и не меняет: кого нужно посадить – того и посадят?
P.S. Редакция «Золотого моста» очень надеется, что этот материал внимательно прочитает руководство Приморского краевого суда и прокуратуры Приморского края и разберется в хитросплетениях странного «бутылочного» дела…
Оставить комментарий