19.Июн.2020Мария Харченко: «Для меня удивительно, что суд верит не бухгалтерским документам, а рассказам «очевидцев!»
19.Июн.2020
Предприниматель из Амурской области рассказала о том, как в правоохранительных органах верх берёт не тщательная проверка документации, а тщательное изучение разного рода рассказов из серии «я сам это видел»
История амурской предпринимательницы Марии Харченко, которая вот уже почти два года отбивается от судебных и уголовных претензий компаний-контрагентов, уже успела набить оскомину и судьям, и правоохранителям, и самой бизнес-леди. История эта по-своему сенсационна: не каждый день в Амурской области предпринимателя обвиняют в хищении продукции на сотни миллионов рублей. Но, как отмечает сама Мария Харченко, даже выигрыш трёх судебных инстанций – арбитражного суда Амурской области (АС АО), Шестого арбитражного апелляционного суда (6 ААС) и Арбитражного суда Дальневосточного округа (АС ДВО), мало что даст истцам в лице трёх компаний (ООО «ГСМ-ОПТ», ООО «БЕНЗО» и ООО «БЕНЗО-ТРАНЗИТ») в части получения «живых» денег или товаров в виде топлива – это просто физически невозможно. То есть, суд вроде бы вынес решение, но оно, в принципе, неисполнимо. И в этом тоже есть вопрос к судебной системе: столько усилий, тома документов, десятки заседаний – и всё впустую?
«Шок – это по-нашему», и «незваные гости» из налоговой
— Мария Витальевна, Вы находитесь под судебным, уголовным «прессом» и налоговым «прессом» вот уже более полутора лет. Что отличает Вас сегодняшнюю от той Марии Харченко, которой Вы были в 2018 году?
— Наверное, я закалилась, в первую очередь, как человек, и, наверное, стала менее восприимчивой к тому «театру абсурда», который наблюдаю последние полтора года. Теперь я точно понимаю, что никакой бизнес в России не защищён – ни от «неофициального воздействия» налоговой, ни от рейдерской атаки, ни от возбуждения уголовных дел. Не то, чтобы бизнес не защищён: у него, в принципе, нет иммунитета и «презумпции невиновности». Принцип прост: «люди просто так не скажут». Сам по себе факт обвинения предпринимателя в чём-либо – одновременно является и приговором.
Только задумайтесь: и в открытых судебных заседаниях мои оппоненты называют ряд компаний, которые якобы связаны между собой. По их версии именно я являюсь «теневым владельцем» и окончательным бенефициаром всех этих структур. Но одна из компаний – вообще ко мне никогда отношения не имела. Это автономное предприятие, со своим учредителем. Которое просто было нашим контрагентом. И вот теперь с этого предприятия взыскивают свыше 50 миллионов рублей. Аргументов для такого рода размышлений – два. Первое – об этом говорит свидетель Алексеенко, который проработал у одного из моих контрагентов около года. Он поработал – и сделал вывод, что некоторые предприятия–контрагенты – мои. А вот на основе чего – совершенно неясно. «Уверен – и всё!».
— В судебном заседании, уже в АС ДВО, один из юристов компании «БЕНЗО» заявил о том, что есть результаты проверки налоговой инспекции, которые показывают, что целый ряд компаний связан в «группу компаний Марии Харченко»…
— Это заявление – опять же из категории предположений, сделанных уверенным тоном и с серьёзным лицом. Вообще, если говорить о функциях налоговой инспекции, то их масса – пополнение казны, выявление налоговых преступлений и правонарушений, контроль за своевременной отчётностью. Но нет в функционале налоговой инспекции такой задачи, как выявление аффилированности юридических лиц, если речь не идёт о налоговых преступлениях. Если я, как ИП Харченко, ничего не нарушаю, обналом не занимаюсь, деньги на сторонние организации не вывожу с целью возврата НДС – какие ко мне могут быть вопросы со стороны налоговой? Официально – никаких. Но в конце 2018 года, когда вдруг выяснилось, что я якобы похитила чужое топливо (причём все три компании, как на подбор, имеют одних и тех же учредителей), некоторые представители налоговой инспекции из города Благовещенска вдруг по своей инициативе начинают в частном порядке давать какие-то советы представителям этой компании. Дальше – больше. Представители налоговой инспекции, не будучи официально третьими лицами, начинают по своей инициативе ходить в судебные заседания арбитражного суда. А в качестве кого? Третьей стороны? Так там нет интересов налоговой! Сами по себе? Тогда вопрос – у них что, работы нет? Почему они в рабочее время участвуют в судебных заседаниях, во всех судебных заседаниях, поддерживая группу компаний «Бензо», пусть даже в качестве слушателей? Что это за частная практика такая, когда официальные лица налоговой инспекции присутствуют в судебных заседаниях, где идёт спор хозяйствующих субъектов, по собственной инициативе? Тут уместен вопрос: если ИП Харченко ничего не нарушает, с чего бы вдруг налоговой инспекции проверять её балансы и её взаимоотношения с контрагентами? Для этого, вообще-то, нужны веские основания. Но, если в 2018-2020 гг. ИП Харченко не получает никаких претензий от налоговых органов – вопрос, что же это за «расследования» такие о «группе компаний Харченко», которыми третьи лица начинают «козырять» в судах?
Вообще, такое ощущение, что вышестоящее начальство амурских налоговиков «не доглядело» за «нижестоящим звеном»: поверяли и расследовали более полугода, потратив бюджетные средства на зарплату сотрудников, потратив рабочее время, а в итоге правонарушений в акте налоговой проверки выявлено на 600 рублей! Так с какой целью вообще затеяно это расследование, и написан акт на 200 страниц, если нарушений фактически нет?
Но, самое главное, если ИП Харченко что-то нарушила – материалы можно и нужно передать в следственные органы, как выявленный состав конкретного преступления. Но этого тоже нет?
Совсем свежая история, датируемая 2020 годом. Один из моих бывших контрагентов на основании акта налоговой проверки написал заявление в УМВД по Амурской области, требуя привлечь меня к уголовной ответственности за создание компаний якобы на подставных лиц. Но в ходе доследственной проверки полиции выводы акта налоговиков не подтвердились, и контрагенту было отказано в привлечении меня к уголовной ответственности. То есть, грубо говоря, в своих ведомственных документах сотрудники ФНС могут написать, что угодно, но их версии не подтвержаются на уровне доследственной проверки. Вот они – «административные барьеры» для бизнеса в действии.
Конечно, сегодняшняя Мария Харченко (если говорить обо мне), воспринимает такие действия налоговой, как нечто уже привычное. Но полтора года назад всё это вызывало шок! Налоговой орган – это ведь не частный детектив, и не представитель частной компании – с чего бы ему проводить какие-то «расследования» и что-то сообщать частной компании-нефтетрейдеру? Тут вопрос – а что эти «незваные гости» из налоговой вообще делали в судах?
Просчёты в банальной арифметике
— Почему суды не смогли разобраться в таких, в общем-то, несложных операциях: пришло – ушло, привезли – не привезли.
— Как Вы знаете, я настаивала во всех трёх судебных инстанциях на том, чтобы была проведена бухгалтерская экспертиза, которая может точно показать – откуда ушло и куда пришло. Я, как предприниматель, которая отдала нефтебизнесу более 15 лет, могу точно сказать: невозможно вместить на нефтебазу топлива больше, чем позволяют ёмкости резервуарного парка. И я неоднократно на это указывала: если считать, что всё топливо, которое поступало на нефтебазу в Екатеринославке, поступало на хранение, то оно бы банально не вместилось бы в имеющиеся хранилища в те сроки, о которых говорится в исковых заявлениях. Нельзя налить литр молока в поллитровую ёмкость – это же очевидно. Но банальная арифметика, почему-то, вдруг стала уступать в суде «свидетельским показаниям».
Кроме того, я уже приводила такой факт: один из наших истцов пытается взыскать за якобы похищенное топливо свыше 200 миллионов рублей. Причем свыше 50 миллионов – вообще не с меня и не с моей компании. Но при этом товарных запасов у него было всего на 111 миллионов рублей. То есть, в балансе у истца написано одно, а в судебном решении получается совсем другое. Допустим, у кого-то из наших контрагентов действительно было похищено топлива на 80 миллионов рублей. Это бы получило отражение в бухгалтерском балансе в графе «убытки». Ведь, если топливо, на закупку которого были потрачены деньги, выбыло из оборота – это чистые убытки. Но, если суд сам не может это посчитать, — давайте наймём экспертов по бухгалтерском учёту и аудиторов. Однако, суды упорно не хотели этого делать? Почему? Для меня удивительно, что суд верит не бухгалтерским документам, а рассказам свидетелей! Документы – надёжнее. В них отражено всё движение денежных средств, и можно проследить – откуда и что взялось. И куда ушло. Но в Арбитражном суде ДВО (а это – кассационная инстанция, «вершина вершин») одна из судей вдруг говорит о том, что они там, в процессе, не балансы собрались изучать. А что тогда? Свидетельские показания? Или рассказы о «злой тёте» Харченко?
А в это время развивается параллельный сюжет: уголовное дело в отношении меня расследует местная полиция. Казалось бы, чтобы доказать мою вину, нужно применить исчерпывающий комплекс мер, в том числе – бухгалтерскую экспертизу. Но и здесь мы получаем отказ. Удивительно, но никто не хочет понять одну простую вещь: как три компании, которые возникли в 2016 году, уже через год вышли на обороты в сотни миллионов рублей? Если крупных кредитов они не брали? Вот, куда, по идее, должна обратить внимание налоговая инспекция… Но вместо вопроса происхождения денег для закупки крупных партий нефтепродуктов у «них» — доказывают какую-то «группу компаний» у «нас»!
«Следствие ведут» или «следствие направляют»?
— А что за история с расследованием, когда несколько раз менялись следователи?
— Вообще, у следствия по моему делу, вообще наблюдаются большие проблемы. И с квалификацией, и с доказательствами. Сначала возбудили три уголовных дела по ст. 159 УК РФ (мошенничество). Потом переквалифицировали их в ст. 160 УК РФ (присвоение и растрата). Затем все три дела соединили в одно производство. И на каждом из этапов расследования менялся следователь. Когда следователь «уставал» (или, может быть, выполнял какую-то часть своей работы) – он уходил на повышение. Хочу отметить, что следствие плохо сформулировало обвинение. Ни мне, ни моим адвокатам так до сих пор и непонятно: кто, когда, при каких обстоятельствах и по какому умыслу решил похитить ГСМ? Обвинение настолько «расплывчатое», что спустя полтора года многие ключевые обстоятельства якобы имевшего место преступления так и не «прояснились». Дело ведут неспешно. Прокуратура старательно «не замечает» «огрехов» следствия. Выскажу своё личное мнение: у меня такое ощущение, что следствие не «ведётся», а кем-то «направляется». Например, периодически случается «обострение» — и следователь вдруг ходатайствует о том, чтобы меня поместили под стражу. Но суд отказывает в этом – и «острота» вопроса на время спадает.
Выскажу своё персональное мнение: в идеале, для того, чтобы объективно и всесторонне разобраться в моём деле, его нужно передать для расследования в другой субъект Федерации. Чтобы никакие «личные интересы» и «незваные гости» не могли бы повлиять на объективность рассмотрения. Удивляет меня даже то, что «экономическое» дело на сумму свыше 200 млн рублей, расследует не Управление МВД по Амурской области, а подразделение полиции «районного звена». Но если в этом отделе полиции никогда подобных дел не расследовалось – откуда там возьмётся следственный опыт именно «экономической» направленности?
А что в финале?
— На что Вы надеетесь в финале этой истории?
— Я надеюсь на объективность, если не следствия, то уж точно прокуратуры и суда, а также на то, что предпринимательское общество «прозреет». Под «прозрением» я понимаю то, что любые предпринимательские объединения должны понимать, сегодня в регионе нарабатывается определённый опыт, когда нужную фактуру для «отжима» бизнеса можно вполне успешно «сгенерировать». Достаточно одно-двух «нужных» свидетелей, двух оперуполномоченных УЭБ и ПК, а также нескольких устоявшихся судебных решений по вопросу «присвоения» того или иного товара. Другое дело, что в случае со мной, меня не получилось «сломать» быстро. Ведь, по идее, весь свой бизнес я должна была потерять к началу 2019 года… Не скрою, вся эта ситуация довела меня до банкротства. Сегодня я действительно не могу, в силу возникших с 2018 года обстоятельств, работать в сфере оборота нефтепродуктов. Добавьте сюда репутационные потери. Многие клиенты мне говорили: «Мы тебе верим, но пойми нас: если мы будем работать с тобой – завтра и про нас начнут говорить плохо. А город-то маленький!…»
Тем не менее, я вижу положительные сдвиги в сфере правоохранительных органов. Так, новый Генеральный прокурор России Игорь Краснов начал серьёзные кадровые ротации в региональных прокуратурах. Многие прокуроры регионального уровня, ранее считавшиеся, если не «вечными», но «прочными», уже ушли в отставку. В регионах руководители региональных прокуратур меняются целиком и полностью. Изменяется и вектор прокурорского надзора: если раньше прокуроры «узаканивали» решения следователей, то теперь высок процент отмены постановлений. Конечно, кадровые ротации – вопрос не мгновенный. Но, всё-таки, если брать опыт советского периода, то там была вполне понятная установка – передвигать руководителей прокуратуры в разные концы страны раз в пять лет.
Я настроена бороться до конца и, если нужно, дойти и до Верховного Суда РФ, и до Европейского Суда по правам человека. Обвинения в мой адрес настолько абсурдны и настолько арифметически не выверены, что признать их, даже частично, — это погрешить против здравого смысла…
Оставить комментарий