02.Фев.2020Загадки про «закладку»
02.Фев.2020
Обвинительная тенденциозность не гарантирует законности и справедливости
Десять лет «строгача»: объективно или «сгоряча»?
В ноябре 2019 года Спасский районный суд Приморского края постановил обвинительный приговор в отношении Д., признав подсудимого виновным в совершении «наркотических» преступлений. Поскольку эти деяния являются тяжкими, то и приговор «потянул» на 10 лет лишения свободы с отбыванием наказания в исправительной колонии строгого режима. Судебная «кухня» тут видится далеко не безукоризненной: в направленной в Приморский краевой суд апелляционной жалобе адвокат Д., Юлия Зверева, обратила внимание на весьма важные обстоятельства, позволяющие сомневаться в законности и справедливости постановленного районной «Фемидой» приговора. Речь идёт о допущенных при рассмотрении данного уголовного дел существенных нарушениях уголовно-процессуального закона, неоднократных нарушениях права сегодняшнего осуждённого на защиту, неверная оценка судом доказательств по делу, а также игнорирование ряд обстоятельств (ну, не учёл их суд!), «которые могли существенно повлиять на выводы суда». Но и это – не всё: адвокат убеждена в том, что «в приговоре имеются надуманные выводы, основанные на предположениях суда, противоречащие показаниям и заключению специалистов».
Возможно ли полагать приговор правосудным, законным и справедливым, если суд нарушает принцип состязательности сторон, занимает заведомо обвинительную позицию, отказывается принимать в расчёт противоречия и нарушения в доказательствах (они, по мнению стороны защиты, характерны для доводов стороны обвинения), а также необоснованно отказывает в удовлетворении ходатайств стороны защиты, заявляемых «в целях установления истины по делу»? Такие вопросы видятся вполне закономерными, ибо подсудимый не признал своей вины в совершении вменённых ему преступлений. К тому же, напомнил суду о том, что на протяжении ряда лет оказывал содействие правоохранительным органам в раскрытии преступлений. Но суд, как можно понять, остался «слеп» и «глух» к таким аргументам.
…и с бутылкой – не разберёшь!
Порой говорят, что какой-либо запутанный вопрос «без бутылки не разберёшь», намекая на возможность понять его исключительно в «астральном» состоянии, связанном, в частности, с употреблением неких горячительных напитков. Но тот случай, из-за которого, собственно, и закрутилась-завертелась история, вылившаяся в уголовное дело (то самое, по итогам расследования которого и был постановлен упомянутый выше приговор), явно стоит повышенного внимания к судебной практике. Впрочем, об этом самом происшествии стоит сказать поподробнее.
Примерно 24 августа 2015 года на дачу к Д. приехал его давний знакомый – Николай Рязанов, который в ту пору проходил службу в системе ФСИН России, а с ним вместе – несколько сотрудников ФСКН. Рязанов рассказал Д. про то, что намечавшееся ранее оперативно-розыскное мероприятие по каким-то причинам сорвалось, и решил оставить у того муляж некой «закладки», хотя и не посвящал в тонкости своего замысла. Этой «закладкой» предстояло стать литровой бутылке из-под чая «Nestea» с красной (!)крышкой. (Именно на это обстоятельство – цвет крышки – просим читателей обратить особое внимание, ибо оно, как будет видно из дальнейшего повествования, имеет крайне важное значение). Такую бутылку Николай Рязанов не просто демонстрировал, но и открывал её, о чём заявили три свидетеля. Эти же свидетели однозначно показали, что почувствовали исходивший от содержимого ёмкости весьма характерный (но – не для наркотика!) запах краски. Перепутать знающие толк в запахах люди едва ли могли. Тогда, в ходе проходившей встречи, Николай Рязанов и сотрудник ФСКН из Уссурийска сообщили Д., куда этот муляж нужно отвезти и попросили сфотографировать место «закладки».
Через несколько дней, а именно – вечерней порой 28 августа 2015 года, Д. вместе с одним из свидетелей подъехал к указанному Рязановым месту (как отмечено в материалах уголовного дела, в том доме проживал некто Максим Пигулевский, сыгравший впоследствии значимую роль в уголовном процессе). Там Д. подошёл к первому вентиляционному окну подвала (от заезда к дому), поставил муляж, уперев его в угол стен приямка вентиляционного окна. Важна деталь: окно оказалось заколочено тканью и плёнкой. Сделанное на месте фото Д. отправил MMS-сообщением Николаю Рязанову, подтверждая, что всё выполнил в соответствии с ранее полученным поручением. Впоследствии, в ходе расследования, Д. утверждал, что бутылка (муляж) была хорошо закручена и не могла каким-то образом упасть самопроизвольно в подвал. Для того же, чтобы ёмкость могла оказаться в подвале, требовалось приложить усилия – как минимум, разрезать плёнку. К тому же, поставленная в приямок бутылка находилась не непосредственно у окна, а примерно в полуметре от него. Из этого вытекало, что переместиться в подвал каким-то «волшебным» образом муляж едва ли мог – только при чьей-то помощи со стороны.
Связан с историей о месте нахождения и манипуляциями с «вещдоком» и весьма примечательный факт, на который обращала внимание сторона защиты Д. По информации сегодняшнего осуждённого, полицейские оказывали на него психологическое давление, понуждая его подписывать показания, составленные накануне самими же правоохранителями. Более того (на это адвокату указывал сам Д.), эти показания постоянно переделывались и корректировались. И связаны такие «изменения» были с тем, что полицейские никак не могли сообразить, где и как именно «закладка» была произведена, не было ясно и другое: надевал ли подследственный перчатки или же нет. Обвинение, которое было в конце концов предъявлено Д., явно, не «грешило» конкретикой. И ни в ходе предварительного расследования, ни в процессе оперативно-розыскных мероприятий и даже ни в ходе судебного следствия так и не удалось установить, где же, в конце концов, оказалась эта самая бутылка (да и как она выглядела вообще!) и как данная «закладка» была всё-таки установлена. Абсурд, да и только!
«Перепутаница» не по Чуковскому
Чтобы столь однозначно утверждать (более того, вынести в соответствии с таким утверждением обвинительный приговор), что Д. действительно виновен, суду следовало бы разобраться в обстоятельствах, связанных с манипуляциями с «закладкой» в ходе оперативно-розыскных мероприятий в подвале. Эти мероприятия осуществлялись в той части подвального помещения дома, где находилось вентиляционное окно возле второго подъезда (если считать подъезды слева направо). При том, что дом – трёхподъездный, и залегендированный под псевдонимом «Х» свидетель проживает не в этом, а в другом подъезде дома. Получается почти что по принципу: «Шли в комнату – попали в другую». С тем разве что отличием, что искать следовало в другом подъезде (именно в том, на который ориентировал Д. Николай Рязанов, а не где-то по соседству). Кто и по какой причине проводил оперативно-розыскные мероприятия не в том месте, так и осталось не выясненным – ни в ходе предварительного расследования, ни в ходе судебного следствия. И что получилось? «Ошибочка» вышла? Или были предприняты заведомо неправомерные действия? Вопрос…
Стоит, очевидно, уточнить не только факт такой «перепутаницы», да и факт обследования помещения как таковой. На этот момент указал один из понятых, заявив о том, что обследования перед этими злополучными мероприятиями не было вообще. Так о чём тогда мы говорим?! Если осмотр подвала не производился, то возможно (хотя бы, чисто теоретически) предполагать всё что угодно. В частности, одним из вариантов (опять-таки – умозрительно) может оказаться такой, когда в этом самом подвале, где производились оперативно-розыскные мероприятия (т.е. не в том, о котором «ЦУ» Д. давал Николай Рязанов) мог находиться, скажем, брат упомянутого выше «залегендированного» свидетеля. И не просто находиться, а приготовить заблаговременно «закладку» с реальным наркотиком, а не с краской, использованной в муляже. Видно, не всё обстоит так уж хорошо и здорово – с точки зрения соблюдения законности: ведь не секрет, что последовавший вскоре после допрос упомянутого «залегендированного» свидетеля сотрудникам наркоконтроля пришлось прервать и даже вызывать для него скорую медпомощь (случился приступ эпилепсии), а потом производить осмотр квартиры этого самого свидетеля. Как объяснить подобные действия? Таким вопросом сторона защиты, наверное, могла бы поставить в тупик кого угодно. А суд… с него – как с гуся вода!
«Киноляп» или фальсификация?
Далеко не безукоризненной с точки зрения законности (допустимости в качестве доказательства по делу) видится и видеозапись оперативно-розыскного мероприятия, которую представило суду сторона обвинения. О том, что при исследовании в ходе судебного заседания были нарушены уголовно-процессуальные нормы, на что обращает внимание сторона защиты Д., можно вести речь в силу нескольких важных обстоятельств. И первое из них – фрагментарность съёмки: мероприятия оказались запечатлены частично.
На кадрах этой, с позволения сказать, «хроники», сначала видно, как Д. подъехал к дому, где проживает свидетель «Х». Далее можно увидеть Д., двигающегося пешком к вентиляционному окну, а затем, уже присевшего (обратите внимание на время: 19:32:48) и производящего около этого окна какие-то манипуляции. Как впоследствии прокомментировал свои действия сам Д., именно в это время он установил муляж, зафиксировав его в устойчивом положении, и сфотографировал его (для отправки снимка MMS-сообщением Николаю Рязанову). При этом на кадрах весьма отчётливо видно, что Д. не предпринимал никаких иных действий, указывающих на возможность разрезания плёнки (ею, напомним, было заделано вентиляционное окно подвала) или забрасывания бутылки-«муляжа» внутрь подвала. А на кадрах, имеющих хронометраж 19:33:22, не менее очевидным представляется, как Д. поднялся от окна подвала и направился к автомобилю, на котором приехал. В руках Д. виден сотовый телефон и момент укладки телефона в карман, а также отъезд Д.
Одно непонятно: на период с 19:34:01 по 19:49:03 запись прерывается (возможно, фрагмент просто вырезан, а предыдущий и последующий просто «склеены» в ходе монтажа), а происходившие в промежутке между «до» и «после» события никоим образом не поддаются ни описанию, ни комментариям. Более четверти часа – 15 минут 2 секунды!
Появление в начале нового фрагмента (в 19:49:03) свидетеля «Х» вообще не поддаётся логическому объяснению: он, без сопровождения сотрудников наркоконтроля или даже понятых, в течение ближайших последующих секунд записи направлялся к вентиляционному окну подвального помещения. В 19:49:21 он виден наклоняющимся к проёму окна, затем – выполняющим некоторые телодвижения в направлении окна. В момент, зафиксированный временем 19:49:43, видно, как свидетель «Х» подался именно в вентиляционное окно (как он только туда не упал – остаётся только догадываться). А в 19:49:48 свидетель «Х» виден на записи уже отходящим от окна подвала.
Что именно делал этот свидетель, находясь у окна, какие действия предпринимал? На кадрах видеохроники этого не видно. Поэтому (что вполне логично) сторона защиты Д. пыталась развеять туман сомнений, задавая вопросы сотрудникам наркоконтроля. Увы и ах: оперативники ведомства ничего не ответили, сославшись на то, что ничего якобы не видели. Или не хотели видеть?
Вполне резонно предположить (судя по последующим событиям, такая логика адвоката имеет право на существование), что именно в эти, сокрытые от «ока» видеокамеры, мгновения свидетель «Х» имел все возможности для махинаций. В частности, – подмены муляжа (бутылки с краской) на ёмкость с веществом, в составе которого впоследствии было обнаружено гашишное масло (масло каннабиса). Показательно: в судебном заседании было установлено, что свидетель «Х» настаивал именно на том, что речь ведёт именно о бутылке из-под чая «Nestea» (якобы таково было условие покупателя). Это побудило и Николая Рязанова, и сотрудников наркоконтроля из Уссурийска поволноваться за этого свидетеля: в бутылке, которая имеет такое горлышко, проверить содержимое куда легче, чем в шприцах. Очевидно, такое обстоятельство и побудило к тщательной проработке легенды для свидетеля «Х» (реалистичность условий предполагала, что покупатель мог распознать факт отсутствия в бутылке масла каннабиса, и на этот случай упомянутый свидетель заявил бы о «подставе» со стороны «продавца», подсунувшего некачественный товар).
Что же – суд? Да ничего: доводы стороны защиты Д. оказались судьёй незамеченными. Возможность подмены муляжа бутылкой с жидкостью, содержащей гашишное масло, в ходе судебного процесса даже не предполагалась судом.
Бумага всё стерпит. А закон?
Для понимания ситуации, связанной с вынесением обвинительного приговора, очень важно учесть пояснения Д., касающиеся оформления процессуальных документов в ходе предварительного расследования. Сегодняшний осуждённый обращал внимание на то, что протоколы допросов, протокол явки с повинной, постановления о привлечении его в качестве обвиняемого, уведомление об окончании следственных действий, протокол ознакомления с материалами уголовного дела подписаны иным лицом. Но суд, словно те три обезьяны из известной композиции («Ничего не вижу! Ничего не слышу! Ничего никому не скажу!»), на эти доводы никак не отреагировал. Не вызвало никаких эмоций, а не только ответных и предусмотренных законодательством для таких случаев действий, и упоминание Д. о том, что практически все следственные действия проводились без адвоката. Мол, защитник подпишет всё после окончания рабочего дня (так, со слов Д., говорили следователи). Когда же сторона защиты поставила вопрос перед судом о назначении почерковедческой экспертизы, то такое ходатайство судья отклонил по явно надуманным основаниям. Подобный демарш «Фемиды» едва ли допустимо считать обоснованным, поскольку в материалах дела имеется заключение специалиста ООО «Центр экспертиз «Регион-Приморье»» от 4 июня 2019 года, и в документе указано на то, что в предоставленных специалисту копиях материалов дела подписи от имени фигуранта уголовного дела выполнены не им, а другим лицом. Поэтому, по меньшей мере, видится странным, почему же суд отверг доводы о необходимости назначения почерковедческой экспертизы.
Федот, да не тот
По утверждению Д., муляж (бутылка с краской, подготовленная Николаем Рязановым) был изготовлен в виде литровой бутылки из-под чая «Nestea» с красной крышкой. Эта бутылка была отражена на фотографии, представленной на обозрение в судебном заседании и исследованной специалистом, а он, в свою очередь, подтвердил, будто бы именно эта фотография была получена в MMS на номер Николая Рязанова. Но – вот нестыковочка! – в ходе судебного заседания обозревалась бутылка из-под чая «Nestea», имевшая жёлтую крышку. Ведь красный и жёлтый цвета – не одно и то же.
Когда за одного битого двух небитых дают…
Едва ли вызовет сомнения справедливость замечания стороны защиты Д., касающаяся необъективности оценки, которую дал суд показаниям свидетелей по уголовному делу. Фактически же можно даже, наверное, говорить об игнорировании всех противоречий в показаниях свидетелей – при том, что показания эти были даны и при рассмотрении дела в ходе судебного следствия, и в период предварительного расследования.
Второе рассмотрение уголовного дела убедило в том, что к этому заседанию свидетели обвинения хорошо подготовились – учли ранее допущенные оплошности (на них указывала сторона защиты и во время первого слушания, и при рассмотрении апелляционной жалобы). Те подробности, которые появились в показаниях свидетелей, да и проведение обстоятельных допросов участников оперативно-розыскных мероприятий лишний раз в том убеждают. (В апелляционной жалобе адвоката Юлии Зверевой, адресованной в Приморский краевой суд, не зря говорится о том, что данные лица и свидетелями-то были признаны только в ходе судебного разбирательства).
Из показаний свидетелей становится ясно, что Николай Рязанов обратился к Д. с просьбой поучаствовать в оперативном мероприятии и передал тому муляж в виде пластиковой бутылки с краской. Некоторые из свидетелей акцентировали внимание на том обстоятельстве, что не просто дают правдивые показания, но и испытывали определённые угрозы, высказанные в их адрес сотрудниками ФСБ России. Запах краски, заполнявшей бутылку-«муляж», свидетелям весьма трудно было спутать с запахом гашишного масла. В ходе судебного заседания двое из свидетелей – сотрудников наркоконтроля – высказали сомнения в наличии наркотика в содержимом бутылки. Тем не менее, предполагалось: по каким-то неведомым причинам Д. должен был знать и понимать, что в бутылке имелось наркотическое вещество. На чём-то такая уверенность ведь основывалась!
Когда в ходе судебного следствия проводился допрос свидетелей стороны обвинения (ими являлись трое сотрудников наркоконтроля), то картину проведённого в отношении Николая Рязанова оперативно-розыскного мероприятия удалось восстановить далеко не полностью. Причём показания этих свидетелей полностью противоречили тем показаниям, которые дали два других свидетеля (в том числе – уже упомянутый неоднократно ранее свидетель «Х»). Да и между показаниями этих трёх свидетелей имелись противоречия и недоговорки. А если сравнить их показания с теми, что были ими же даны в ходе судебного заседания при первом рассмотрении дела, то, как заметила по данному поводу адвокат Д. Юлия Зверева, «мы видим явный прогресс в избирательности памяти данных свидетелей». Прошло целых четыре года (!) после проведения оперативно-розыскного мероприятия в отношении Николая Рязанова, и только тогда данные свидетели «вспомнили» о многих важных обстоятельствах, на которые им указывала сторона защиты. (Чудны дела Твои, Господи!) Что же касается новых и «неудобных» вопросов, в таких случаях свидетели отвечали односложно, ссылаясь на забывчивость: ведь времени прошло с тех давних пор немало…
Свидетели – сотрудники наркоконтроля – признавали, что оперативно-розыскное мероприятие проводилось в отношении конкретного лица (Николая Рязанова), однако весьма были поражены тем, что привезти «муляж» собирался не Рязанов, а некто другой, выполнявший его поручение. И такой поворот событий для них оказался неожиданностью. Более того, в материалах уголовного дела имелась информация (а именно документ – постановление) о том, будто бы оперативно-розыскные мероприятия проводились в отношении неких неустановленных лиц – «Николая» и «Дмитрия», и это дало основание стороне защиты прийти к выводу о том, что было подменено постановление о проведении мероприятий, представленного в материалах уголовного дела.
Противоречивость показаний стороны обвинения, несогласованность между собой и противоречие материалам дела не получили должной оценки в ходе судебного процесса. Не учтено при этом и то обстоятельства, что двое из таких свидетелей продолжают сохранять заинтересованность в исходе дела, что обусловлено их участием в оперативно-розыскном мероприятии и возбуждением уголовного дела по результатам данного мероприятия.
Очень показательна эволюция, которая прослеживается в действиях свидетеля под псевдонимом «С». В ходе первого судебного заседания разглагольствования этого свидетеля явно не вписывались в намечавшуюся было схему процесса, и ко второму заседанию свидетель «С» уже повёл себя иначе. Однако, как отметила адвокат Юлия Зверева, случилось нечто неожиданное: тот, кто инструктировал свидетеля «С», не учёл (или забыл?), что в уголовном деле по обвинению Д. и в уголовном деле по обвинению Николая Рязанова этот свидетель даёт разные показания. Разительно отличающиеся друг от друга показания! Якобы даже вспомнил о том SMS-сообщении с номером карты Николая Рязанова, на которую предстояло перевести деньги за наркотик. Наверное, «инструктор» допустил редкую глупость, предположив возможность такого способа расчётов (уж кто-кто, а опытный сотрудник правоохранительных органов, каковым к тому моменту был Рязанов, не стал бы действовать столь откровенно и столь же опрометчиво!). Да и в материалах уголовного дела это SMS отсутствует начисто.
«Таинственный незнакомец»… хорошо известен
Главным свидетелем по уголовному делу Д. является ни кто иной, как Максим Пигулевский. Все тайны этого свидетеля под псевдонимом «Х» стали явью практически моментально, поскольку «данный свидетель сам ещё в первоначальных объяснениях раскрывает свою личность», на что указала в апелляционной жалобе, поданной в Приморский краевой суд адвокат Юлия Зверева. Обращаем внимание: личность Пигулевского, как свидетеля «Х», раскрывает адвокат Зверева, защищающая Д., в своих официальных жалобах. Более того, именно Пигулевский предложил Рязанову «накрыть лагерных оптовиков». Защитник отметила, что показания этого «таинственного незнакомца» были оглашены ранее того момента, когда сторона защиты намеревалась провести допрос свидетеля.
Сомнения в достоверности озвученной Пигулевским информации для стороны защиты имеют под собой довольно серьёзные основания. Ведь суд (возможно, не подозревая, какую «мину» закладывает под свидетельские показания) огласил, что с 2007 года основной свидетель страдает раздвоением личности. Употребление этим свидетелем наркотических средств вполне могло привести (и, очевидно, привело) к тому, что психические заболевания могли сыграть свою роль в действиях и в формулировании свидетельских показаний, данных в ходе предварительного расследования и в ходе судебного следствия Максимом Пигулевским. Это, так сказать, – первое.
Второе заключается в том, что Пигулевский имел основания для оговора Николая Рязанова. Это связано с тем, что последний «уже не на шутку был зол на него в связи с присвоением денежных средств» (этот момент отражён в апелляционной жалобе). Насколько возможно доверять показаниям Максима Пигулевского? Этот свидетель утверждал, будто бы Николай Рязанов оказывал на него давление, якобы принуждал к сбыту наркотических веществ, и именно такие действия побудили его, Пигулевского, обратиться в управление ФСКН во Владивостоке за защитой. И после такого обращения было запланировано оперативно-розыскное мероприятие.
Такое действие, преподнесённое как правдивая информация, явно не вяжется с реальностью. Она же, что установила сторона защиты Д., выглядит несколько иначе: в приговоре, вынесенном Дальнереченским районным судом Приморского края 20 октября 2015 года, было указано, что в ночь на 2 августа 2015 года Пигулевский был задержан в селе Новопокровка Красноармейского района с растениями конопли. А что касается Николая Рязанова, то он 3 августа 2015 года с семьёй улетел в Крым. И когда же, позвольте спросить, мог иметь место факт «давления»? Более того, в судебном заседании было установлено: при задержании с коноплёй Максим Пигулевский был не один, а с братом и ещё двумя людьми, но ответственность за хранение трёх с половиной килограммов конопли понёс исключительно Пигулевский. Этот горе-свидетель пытался (впрочем, безуспешно) оговорить Николая Рязанова, заявляя, что кусты те самые кусты конопли якобы принадлежали… да-да, Рязанову. Но только вот о Рязанове (догадаться бы, почему!) в приговоре за хранение конопли, вынесенном в Дальнереченске в октябре 2015 года, нет ни слова. Да и версия о том, что именно Николай Рязанов (как это пытался представить Максим Пигулевский) являлся держателем наркотикосодержащих растений, в уголовном деле не отражена. Память, что ли, свидетеля «Х» подвела?!
Ещё одна странность в деле про «закладку» видится в том, что подвал (это, говоря словами адвоката Юлии Зверевой, «все утверждают») изначально оговорен как место для этой самой «закладки». Но почему тогда Максим Пигулевский направился первоначально не туда, а к вентиляционному окну? Что его к тому побудило? Непонятно…
Если анализировать основания для возбуждения в отношении Д. уголовного дела, для расследования и, в конечном итоге, вынесении обвинительного приговора, то такое исследование проведено стороной защиты. Адвокат Юлия Зверева вполне логично ставит вопрос о показаниях «не совсем вменяемого» свидетеля «Х» – того самого, что (это было установлено в ходе судебного заседания) являлся потребителем наркотиков и занимался их сбытом, а также имел основания для оговора Николая Рязанова. Несмотря на то, что такой «свидетель» (из чувства ли страха или из желания мести) никак не мог оставаться непредвзятым, а проводившие оперативно-розыскные мероприятия сотрудники правоохранительных органов не могли не знать о том, участие этого лица всё же имело место. Суд отказал стороне защиты Д. в ходатайстве о недопущении подобного «свидетеля» как заинтересованного лица к участию в процессе. Как не внял и доводам о том, что этот «свидетель» страдает психоневрологическими заболеваниями.
Право на защиту – под большим вопросом
По заверению адвоката Юлии Зверевой, 28 марта 2019 года рассматривавший уголовное дело в отношении Д. суд допустил грубейшее нарушение права на защиту. Это выразилось в том, что ни подзащитный, ни она не получили возможности высказаться в связи с ходатайством стороны обвинения, настаивавшей на истребовании выписки из протокола судебного заседания по уголовному делу в отношении Николая Рязанова показаний одного из свидетелей, появившегося нежданно-негаданно (едва ли не как чёртик из табакерки). 15 апреля 2019 года суд огласил показания данного свидетеля , несмотря на то, что такое оглашение не допускается статьёй 281 УПК РФ, если против этого выступает сторона защиты. Он не был заявлен свидетелем стороны обвинения, не был допрошен и в качестве свидетеля по делу (соответственно, сторона защиты не имела возможности задавать ему вопросы). По сути, речь идёт о нарушении судом принципа состязательности сторон.
Новое грубейшее нарушение судом права подсудимого на защиту имело место 20 августа 2019 года. Суд приобщил к материалам уголовного дела в отношении Д. копию приговора в отношении Максима Пигулевского и тут же поставил на обсуждение вопрос о возможности окончания судебного следствия. При этом Д. пояснил, что имеет дополнение, и попросил суд допросить свидетелей, а суд ответил резким отказом. После этого судебное следствие было объявлено оконченным. Ходатайство подзащитного Юлии Зверевой в протоколе судебного заседания отражено не было. Ведь был нарушен принцип состязательности сторон: суд лишил подсудимого права представлять доказательства и допрашивать свидетелей, прибывших в судебное заседание.
Ещё одно нарушение судом права на защиту было, по мысли адвоката Юлии Зверевой, допущено при вынесении отказа в удовлетворении ходатайства о допросе специалиста – эксперта-химика, явка которого была обеспечена. Весьма спорным и не получившим должной оценки судом видится утверждение Максима Пигулевского о якобы имевшем место «давлении» на него со стороны Николая Рязанова в начале августа 2015 года.
По заверению стороны защиты Д., в её распоряжение было предоставлено обращение Максима Пигулевского (напомним, в уголовном деле Д. он фигурирует как некий свидетель «Х»), в котором он просит произвести повторный его допрос с участием защитника. Это необходимо, как утверждал сам Пигулевский, для установления истины по данному уголовному делу. Является ли документ подлинным – сомнительно, но развеять сомнения может «только сам Пигулевский». Суд также не стал оценивать это доказательство, на что указала сторона защиты Д. в апелляционной жалобе, адресованной в Приморский краевой суд.
Следствие не «доработало» – суд не «доглядел»?
Очень показательно то, что ни в каких представленных рассматривавшему уголовное дело в отношении Д. суду материалах не зафиксирован момент передачи денег – ни самому Д., ни Николаю Рязанову. Отсутствуют и SMS-сообщения, содержащие информацию о просьбе Рязанова о переводе денег. Нет и фототаблицы, нет и бутылки, которая будто бы была найдена в подвале. Никто и никак не зафиксировал место, где она обнаружена. Не зафиксировано и пролившееся на почву вещество из бутылки. Сплошные недоработки – брак «чистой воды» в следственной работе. (Случайно допущенный или намеренный?)
Напомним о том, что после «закладки» Д. сфотографировал место, в котором находилась бутылка, причём по фотографии однозначно можно заключить, что бутылка эта имела красную крышку, а в виде вещественного доказательства фигурирует бутылка с жёлтой крышкой. Подлинность фотографии (по крайней мере, отсутствие возможности монтажа) установлена экспертом. Имеются также доказательства того, что снимок был отправлен MMS-сообщением на номер Николая Рязанова. Время отправки сообщения совпадает с тем временем, на которое указал свидетель «Х» (он утверждал, что видел кого-то размещающим «закладку» примерно в 19 часов).
Очень странно, если не сказать иначе, повели себя проводившие оперативно-розыскную деятельность сотрудники правоохранительных органов. Исходя из предоставленных суду материалов, свидетель «Х» не только перемещался без сотрудников полиции после его досмотра. Понятые пояснили также, что свидетель «Х» не находился в поле видимости, а самих понятых (как, впрочем, и сотрудников наркоконтроля) по соседству с упоминаемым ранее домом до 19 часов не было и близко. О каком тогда оперативно-розыскном мероприятии как таковом возможно говорить вообще? Наверное, вопрос этот так пока и остаётся в категории риторических. Ведь что-то побудило же сотрудников правоохранительных органов провести осмотр квартиры, где проживал Максим Пигулевский. Наверное, именно его свободное передвижение, да и то, что ему полицейские не сильно-то доверяли, хотя и подвал перед проведением оперативно-розыскных мероприятий не проверили.
Весьма противоречивой воспринимается и информация об «оперативном эксперименте». Судебное следствие позволило установить, что это мероприятие было окончено около 22 часов 28 августа 2015 года, после чего его участники направились во Владивосток. Однако свидетелю «Х» через некоторое время стало плохо (случился приступ эпилепсии), что побудило участников оперативно-розыскного мероприятия вернуться в Спасск-Дальний. Один из свидетелей утверждал, что у свидетеля «Х» объяснения были отобраны 28 августа 2015 года, а другой свидетель пояснил, что свидетель «Х» чувствовал себя настолько плохо, что был фактически неконтактным (соответственно, о даче каких-либо пояснений в те сутки не могло быть и речи). На то, что не всё было сделано юридически чисто, указывает и ещё одна, хотя и колоритная, деталь: в тексте имеется дописка более светлыми чернилами, в которой дата приведена с указанием на 2016 (!) год, хотя описываемые события разворачивались в 2015 году. Это обстоятельство вызвало недоумение адвоката Юлии Зверевой, которая указала, что 1 сентября 2015 года органам следствия (вместе с рапортом об обнаружении признаков преступления) было передано объяснение свидетеля «Х», якобы отобранное в городе Владивостоке. При этом защитнику удалось выяснить, что Максим Пигулевский находился на стационарном лечении в Спасской ЦГБ не менее пяти дней. Такое противоречие не получило никакого рассмотрения и оценки судом в ходе процесса по уголовному делу в отношении Д.
Оперативники-экспериментаторы: в чём они просчитались
Разрешение на проведение оперативно-розыскного мероприятия «оперативный эксперимент» было дано 13 августа 2015 года, и в соответствующем постановлении говорилось о том, что оно должно было быть проведено в отношении неустановленных лиц (известны лишь их имена – Николай и Дмитрий). Однако один из свидетелей показал, что «закладку» должен был делать сам Николай Рязанов, а о том, что её размещать будет иной человек, оперативникам стало известно только в ходе самого оперативного эксперимента. Лишь через время сотрудники наркоконтроля установили, что бутылку с жидкостью размещал Д.
Есть и ещё один нюанс, на который обратила внимание сторона защиты Д. Оказывается, дата регистрации постановления о проведении оперативно-розыскного мероприятия от 13 августа 2015 года имела явное исправление в месяце регистрации (с «09» – сентября – на «08» – август). Такая «корректировка» (не фальсификация ли?) может свидетельствовать о том, что документирование мероприятий подгонялось под ставшие известными следствию обстоятельства.
Очевидно, «перемудрили» оперативники и с ключевым «вещдоком». Адвокат Д. смогла установить, что в качестве вещественного доказательства по уголовному делу её подзащитного фигурирует иная бутылка из-под чая «Nestea», а не та, которую изымали в ходе оперативно-розыскного мероприятия. Но суд, когда сторона защиты указала на это, так и не смог привести аргументированных доводов, которыми возможно было бы обосновать отказ в удовлетворении ходатайства защиты об исключении такого «вещдока» из доказательств по делу, несмотря на то, что оформили его изъятие сотрудники ФСКН с нарушением всех мыслимых норм. Да и, как следует из материалов дела, изъяли его в не подвальном помещении, где проводилось ОРМ, а на улице – лично у Максима Пигулевского (свидетеля Х).
Если говорить об относимости доказательств как юридическом термине, то связь содержания доказательства с обстоятельствами и фактами, имеющими значение для уголовного дела, применительно к этой самой бутылке никак не прослеживается. Вот и получается, что ни справка об исследовании (она датирована 29 августа 2015 года и имеет свой порядковый номер), ни заключение эксперта (оно «привязано» к дате 10 февраля 2016 года и имеет свой номер) не имеют отношения к уголовному делу по обвинению Д. Его защитник убеждена, что в качестве вещественного доказательства к материалам дела и специалистам представлен совсем иной предмет, нежели тот и изъятый при иных обстоятельствах, чем указано в обвинительном заключении.
Явная правовая несуразица обнаруживается и при изучении протокола осмотра места происшествия. После рассекречивания и представления следователю этот протокол был представлен не как результат оперативно-розыскного мероприятия, а всего-то в рамках учётной записи в «Книге учёта сообщений о происшествиях» территориального органа МВД России. Запись эта гласила о регистрации рапорта об обнаружении признаков преступления.
Дальнейший анализ действий оперативников, проведённый адвокатом Юлией Зверевой, показал, что (если не вдаваться в нюансы подзаконных актов) органом, осуществляющим оперативно-розыскную деятельность, результаты этой деятельности представлены следователю с нарушениями требований законодательства, что исключает их рассмотрения в качестве и повода и оснований для решения вопроса о возбуждении уголовного дела и использования их как доказательств в рамках расследования уголовного дела.
Нарушен закон? О какой вине речь?..
Если суммировать изложенное выше, то допущенные сотрудниками Управления ФСКН России по Приморскому краю 28 августа 2015 года нарушения низводят на нет результаты проведённого оперативно-розыскного мероприятия (фактически возможно говорить о том, что эти итоги не могут быть признаны достоверными доказательствами и не могут, соответственно, использоваться в таком качестве при доказывании вины Д.). Именно на это указывает статья 89 УПК РФ, запрещающая использовать в процессе доказывания использовать результаты оперативно-розыскной деятельности, если они не отвечают требованиям, предъявляемым к доказательствам этим самым кодексом.
А строить уголовное дело, обвинение в совершении тяжкого преступления исключительно на показаниях свидетелей – заинтересованных в исходе дела оперативников (тех самых, которые проводили оперативно-розыскное мероприятие) – не слишком благодарное, да и не вполне законное мероприятие. По меньшей мере, впору усомниться не только в виновности Д., в совершении им инкриминируемого деяния, но и в том, а имело ли место в реальности то самое оперативно-розыскное мероприятие. Было ли всё это на самом деле? Или же всё это – фикция, имитация бурной деятельности, своего рода «муляж» законности и правопорядка?..
От редакции
Вот, что примечательно. Один приговор, вынесенный в отношении Д., уже был отменён некоторое время назад Приморским краевым судом. При этом апелляционная инстанция прямо указала, что именно в деле нарушено, и почему некоторые обстоятельства и «доказательства» подлежат исключению. Но Спасский районный суд, со второй попытки, игнорируя указания вышестоящей инстанции, уже в другом составе, посчитал «доказательствами» то, что ими считать нельзя. Почему так? Или Спасске своё, какое-то особое, правосудие? Или кому-то очень нужно «засадить» и Д., и Николая Рязанова?
На фото: Спасский районный суд
Оставить комментарий