21.Май.2020Дело Николая Рязанова, Или бывает ли суд «левым»?
21.Май.2020
Когда приговор вынесен, но точку ставить рано
Если осуждён – значит, виноват…
Тема законности и справедливости вынесенных приговоров не сходит с лент интернет-изданий, и это, видимо, естественно. Ведь через «горнило» правосудия проходят тысячи людей. Но все ли они действительно оказываются теми закоренелыми злодеями, по которым тюрьма едва ли не с рождения «плачет»?
Одним из тех, кто не так давно был отправлен «топтать зону», стал бывший сотрудник правоохранительного ведомства Николай Рязанов. В последние годы Рязанов проходил службу в качестве оперуполномоченного отдела собственной безопасности ГУ ФСИН по Приморскому краю, а до этого – в приморской наркополиции. Как ни билась сторона его защиты, доказывая в ходе следствия, а затем и суда (на сегодняшний день можно назвать Спасский районный суд Приморского края судом первой инстанции), но убедить «Фемиду» не только нацепить повязку на глаза, чтобы быть беспристрастной, тщательно взвесить доводы сторон обвинения и защиты, но и опустить карающий меч именно на виновного, – всё это оказалось безрезультатно. Суд приговорил Рязанова к 13 годам лишения свободы, без лишения права занимать определённые должности или заниматься определённой деятельностью, без штрафа, с отбыванием наказания в колонии строгого режима. Приговор-то вынесен, но на самом ли деле является виновным тот, кто таковым признан?
Николай Рязанов не согласился с вынесенным судебным актом от 2 марта 2020 года (точнее, оглашение приговора в отношении него было завершено 3 марта 2020 г.) и направил в Судебную коллегию по уголовным делам Приморского краевого суда апелляционную жалобу. В этом документе, который осуждённый Николай Рязанов считает «незаконным и необоснованным», содержатся доводы в пользу того, что при вынесении обвинительного приговора суд первой инстанции допустил «существенные нарушения норм материального и процессуального права». Председательствующим по делу был судья Спасского районного суда Павел Бобрович.
«Запинки» уголовного процесса
Говоря о существенных нарушениях норм процессуального права, необходимо отметить такие принципиально важные моменты, как нарушения права подсудимого на защиту, на рассмотрение уголовного дела в незаконном составе и на нарушение судом принципа состязательности сторон.
Уголовно-процессуальный кодекс РФ предполагает, что по определению или постановлению суда в качестве защитника подсудимого может быть допущен не только адвокат, но и один из родственников, о допуске которого ходатайствует обвиняемый. В нашем случае, нужно заметить, Николай Рязанов просил суд допустить мать, а затем и сестру. Однако суд отклонил как первое ходатайство, так и второе. Но никто из родных подсудимого на стадии судебного разбирательства допущен так и не был, что лишило Николая Рязанова права на защиту в том объёме, какой допускается нормами УПК РФ.
Тот же кодекс утверждает недопустимость участия в производстве по уголовному делу судьи, если имеются обстоятельства, дающие основания полагать, что он лично, прямо или косвенно, заинтересован в исходе данного уголовного дела.
Своим наблюдением по этому поводу поделился и адвокат Николая Рязанова – Сергей Резниченко. В апелляционной жалобе, адресованной в Судебную коллегию по уголовным делам Приморского краевого суда он отметил, что его подзащитный не раз указывал на нарушения, допускаемые в ходе процесса председательствующим по делу. Речь шла о предвзятости лично к Рязанову, о наличии явно обвинительного уклона как «порядка проведения судебного заседания», а также о нарушениях процессуальных прав подсудимого на личное участие в исследовании и представлении суду доказательств (на это обращал внимание и сам Николай Рязанов, заявив несколько ходатайств об отклонении председательствующего).
В такой ситуации прослеживалась явно выраженная косвенная заинтересованность, что привела к рассмотрению уголовного дела явно незаконным составом суда (видимо, «духу не хватило» у председательствующего взять самоотвод), а результат оказался более чем очевидным. Подсудимый оказался лишённым права на беспристрастное, объективное и законное рассмотрение уголовного дела.
Немудрено, что и принцип состязательности сторон при таком раскладе оказался предан забвению. А суд фактически превратился в орган уголовного преследования, в некий элемент репрессивной государственной машины. В самом-то деле: сторона государственного обвинения получила все возможности для того, чтобы предоставлять в распоряжение суда любые сведения и доказательства, а обвиняемый, говоря словами Николая Рязанова, «фактически властными действиями суда» был лишён возможности «фактически защищаться, поскольку в назначении и проведении значимых для уголовного дела экспертиз, в ходе судебного следствия безмотивно было отказано, отказано было так же в допросе ряда значимых по уголовному делу свидетелей со стороны защиты, необоснованно отказано и истребовании значимых сведений, истребовать которые сторона защиты самостоятельно представить не могла».
Приговор – апофеоз беззакония?
Любой дипломированный юрист обязан знать, что при производстве по уголовному делу подлежат доказыванию: событие преступления (время, место, способ и другие обстоятельства совершения преступления); виновность лица в совершении преступления, форма его вины и мотивы; характер и размер вреда, причинённого преступлением. Таковы требования УПК РФ.
А что же представила суду сторона гособвинения, настаивая на виновности Николая Рязанова и обвиняя его в совершении преступления, предусмотренного пунктом «г» части 4 статьи 228.1 УК РФ? Что, по мнению прокуратуры, явилось именно тем преступным деянием, за которое надлежит подсудимого лишать свободы всерьёз и надолго? И как этот надзорный орган, уполномоченный также выступать в роли стороны государственного обвинения опроверг доводы Николая Рязанова, утверждавшего о своей непричастности к инкриминируемому ему деянию? Да и как согласуются эти действия с диспозицией пункта «г» части 4 статьи 228.1 УК РФ и положениями Постановления Пленума Верховного суда РФ от 15 июня 2016 года №14 «О судебной практике по делам о преступлениях, связанных с наркотическими средствами, психотропными, сильнодействующими и ядовитыми веществами» (в редакции постановления от 16 мая 2017 года)? Неужели председательствовавший в процессе судья был «не в курсе» того, что необходимо подтвердить и представить в распоряжение суда достаточные и допустимые доказательства, подтверждающие в данном конкретном случае как факт незаконной деятельности группы лиц, вступивших в предварительный сговор с распределением ролей между собой, направленной на возмездную, то есть влекущую за собой извлечение прибыли, реализацию другому лицу наркотических средств, при том обстоятельстве что инициатива исходит от лиц, вступивших в преступный сговор и данных лиц, не провоцирует на совершение преступления ни приобретателем наркотических средств ни иными лицами? Согласитесь, в такое «неведение» судьи не верится.
Но как возможно выносить приговор (тем более – обвинительный), если в виде некой декларации приведённая мысль присутствует, но, «подтверждением» выступает фактически только предположение стороны обвинения, да и то – фактически же опровергнутое и исключённое в ходе рассмотрения дела. Абсурд, как можно понять? Увы: реальность!
Засекреченный свидетель Х.
Доказательствами вины (в этом сторона обвинения и суд оказались единодушны, если не сказать: «как сговорились») видятся показания так называемого «закупщика». Его орган предварительного расследования залегендировал, и он фигурирует в уголовном деле как некий «свидетель Х». Конечно, это далеко не опереточный «мистер X», но его судьба в чём-то с ним схожа – «всегда быть в маске», быть неизвестным широкой публике. Показания этого свидетеля Х были даны им на стадии предварительного следствия, а затем оглашены в ходе судебного заседания.
Ещё одним источником информации, на основе которой строились обвинения в отношении Николая Рязанова, стали показания Е. Уголовное дело в отношении этого действующего лица было выделено в отдельное производство. А показания им даны в ходе предварительного следствия.
Отдельно нужно сказать о результатах оперативно-розыскных мероприятий (осмотров различного рода, данных телефонных переговоров и соединений, видеозапись), заключения эксперта в отношении изъятого вещества, а также показания некоторых свидетелей, включая ещё одного «зашифрованного» – свидетеля С.
Особого внимания заслуживает именно свидетель Х. Если верить этому самому свидетелю, то он, будучи зависимым от Николая Рязанова (по крайней мере, так этот участник процесса пытался представить, что его якобы Рязанов заставлял заниматься незаконным оборотом наркотиков), в начале августа 2015 года был привлечён для продажи 1.000 грамм гашишного масла. А опасения каких-то действий со стороны Николая Рязанова побудили этого свидетеля Х. обратиться в органы наркоконтроля – рассказать о якобы незаконной его деятельности и согласиться участвовать в оперативных мероприятиях с целью пресечения этой самой деятельности.
Насколько серьёзными и весомыми (да и правдивыми!) могут восприниматься показания этого самого свидетеля Х., убедительно изложил свою оценку адвокат Николая Рязанова – Сергей Резниченко. Он оценил показания такого свидетеля по трём критериям: с точки зрения правдивости, то есть правдивого отражения всех значимых обстоятельств, имеющих значения для дела, с точки зрения соотношения этих показаний с иными доказательствами по уголовному делу, а также с точки зрения использования их как надлежащих доказательств по делу. Сторона защиты пришла к выводу, что ни одного из трёх этих критериев показания свидетеля Х., оглашённые в ходе судебного заседания, имеющиеся в материалах уголовного дела фактически не выдерживают.
Если же проводить системный анализ показаний свидетеля Х., то можно прийти к действительно «убойным» выводам (что, собственно, и сделал Николай Рязанов, направив в Приморский краевой суд апелляционную жалобу). С большой уверенностью возможно утверждать, что показания свидетеля, оглашённые в ходе судебного заседания, не только не соответствуют событиям, которые фактически происходили в действительности, но и являются противоречивыми. Об этом можно говорить, поскольку свидетель Х., будучи неоднократно допрошенным – как в ходе проведения предварительного следствия, так и в ходе судебного заседания по иному уголовному делу, в каждом своём допросе изменял не только поводы и основания, по которым он участвовал в оперативных мероприятиях, но и существенно изменял обстоятельства, структуру и ход этих мероприятий. Различными оказывались место, количество участников и очевидцев оперативно-розыскных мероприятий, и их места расположения, а также объективные события, происходившие как до начала мероприятий, так и после них. Если дело обстоит таким образом, то поневоле вспоминается выражение: «Врёт, как очевидец».
Очень показательными видятся те обстоятельства, что в показаниях свидетеля Х. имеются существенные противоречия, да имеется и непоследовательность показаний. А это, как ни крути, не только вызывает сомнения в правдивости такого рода сведений, столь же легко может обнаружено их противоречие иным материалам уголовного дела.
Вот весьма показательный пример. 11 октября 2015 года свидетель Х. показал, что в начале августа того же года к нему якобы обратился Николай Рязанов. При этом поначалу свидетель говорил об отношениях как о «дружеских». А суть предложения состояла в том, чтобы этот самый Х. нашёл покупателя на 1 литр гашишного масла по цене 500 рублей за 1 грамм (т.е. весь объём мог быть продан-куплен за 500 тысяч рублей). И тут (вот чудо «перевоплощения»!) свидетель Х уже заявил об угрозах со стороны Николая Рязанова. Какая ж тут «дружба», если раздаются угрозы?! И это самое устрашение подействовало настолько убедительно, что побудило этого самого Х. «сдать» Николая Рязанова – участвовать в оперативных мероприятиях ФСКН в роли «закупщика», проводимых под контролем посредством телефонных переговоров и с помощью SMS. Использование шифров, правда, напоминает некую «игру в разведчиков». Но куда как более занятной, если не сказать иначе, воспринимается мысль о том, что с помощью SMS Николай Рязанов якобы передал номер банковской карты для расчёта за наркотик.
Тот же свидетель Х. показал, что местом закладки наркотика являлось углубление технического окна подвала определённого дома по улице Маяковского в городе Спасске-Дальнем. Оперативно-розыскные мероприятия, по словам этого свидетеля, проводились 28 августа 2015 года. Перед их началом сотрудники наркоконтроля провели досмотр «закупщика» (правда, не на месте, где проводилась закладка, а в районе «Новоспасского цементного завода», т.е. на значительном удалении от того самого дома). А, прибыв на место закладки, свидетель Х. якобы получил от Николая Рязанова с помощью SMS указание – быть на месте и никуда не уходить до момента производства закладки и последующего осмотра, в котором вместе с сотрудниками ФСКН должны были участвовать и понятые. По-своему показательно, что пластиковая бутылка не была закрыта, и находившаяся в ней жидкость пролилась в подвале на пол. Когда всё завершилось, то в течение оставшегося времени 28 августа 2015 года Николай Рязанов, как утверждал свидетель Х., неоднократно звонил ему, чтобы выяснить «судьбу» наркотика и полагающихся за этот наркотик денег.
Сходным образом (почти так, да не совсем так!) были построены свидетельские показания Х. 28 января 2018 года. Отличие их от данных первоначально, эти показания содержали, как отразил в апелляционной жалобе Николай Рязанов, «большой объём негативных фактов» за период с 2006 по 2015 год. В такой интерпретации легко угадывается намерение: помочь органу предварительного расследования, да и суду – сформировать негативное восприятие личности Николая Рязанова. Но вот ведь в чём вопрос: кроме как утверждений свидетеля Х., ничем не подкреплённых, никаких доводов о «преступной деятельности» Рязанова в этих показаниях не было ничего. И в эту «деятельность в сфере незаконного оборота наркотиков» этот самый Х якобы был вовлечён опять-таки Рязановым.
Важным видится то обстоятельство, что в более поздних по времени показаниях (от 28 января 2018 года) свидетель Х. упоминает ещё одного свидетеля, условно именуемого «покупателем». В этих показаниях изложена иная, чем первоначальная, информация по поводу хода и результатов осмотра подвального помещения. Т.е. в разное время об одном и том же есть различные варианты описания событий. Причём в более новых по времени свидетель Х указал на то, что и его самого, и «покупателя» сотрудники наркоконтроля якобы снабдили некими техническими записывающими устройствами.
По словам Николая Рязанова, помимо названных ранее, есть и другие моменты, которые однозначно противоречат материалам уголовного дела. Это касается якобы имевшей место переписки между Х. и Рязановым и некоторых других вопросов – о будто бы имевших место встрече между ними в августе 2015 года (на самом деле такая встреча даже физически не могла состояться, ибо Николай Рязанов в этот период времени даже не находился в Приморском крае) и др.
Если бы суд, да и сторона государственного обвинения, имели намерение максимально объективно разобраться во всех нюансах, то наверняка могли бы оценить, насколько возможно считать правдивыми эти самые показания.
Особое внимание Николай Рязанов заострил на том моменте, что из-за тяжёлой болезни свидетеля Х., препятствующей явке в суд для участия в процессе, его показания были оглашены. Но данные показания (процитируем апелляционную жалобу в Приморский крайсуд) «так же не могут быть использованы в качестве доказательств, поскольку получены с нарушением норм уголовно-процессуального законодательства». УПК РФ указывает на то, что при неявке в судебное заседание свидетеля суд вправе по ходатайству стороны или по собственной инициативе принять решение об оглашении ранее данных ими показаний, в случаях тяжелой болезни, препятствующей явке в суд. Но тот же кодекс отмечает, что решение об оглашении показаний потерпевшего или свидетеля и о воспроизведении видеозаписи или киносъёмки следственных действий, производимых с их участием, может быть принято судом при условии предоставления обвиняемому (подсудимому) в предыдущих стадиях производства по делу возможности оспорить эти доказательства предусмотренными законом способами. Однако, как сложилось в ходе судебного процесса по делу Николая Рязанова, председательствующий об этом «благополучно забыл». И – в силу этой «забывчивости» – не могут быть использованы при таких обстоятельствах в качестве доказательств и подлежат исключению из числа доказательств по основаниям, предусмотренным всё тем же УПК РФ.
Ещё одна «тёмная лошадка»
Не менее сомнительно доверять и показаниям другого «залегендированного» свидетеля, обозначенного инициалом «С». Их относимость и допустимость вызывают вполне объяснимый скепсис, как и непоследовательность и противоречивость. Впрочем, сходство этих показаний «роднит» их с теми, что дал свидетель Х. и что опровергаются материалами уголовного дела. Наверное, отчасти это объясняется тем, что при допросе в судебном заседании свидетель С. показал: фактически участником каких-либо событий 28 августа 2015 года (относящихся к производству оперативных мероприятий с участием свидетеля Х.) он не являлся, а всё произошедшее ему известно со слов брата («по совместительству» – свидетеля Х.).
Но есть и некоторые важные моменты: изложенные свидетелем С. отличаются от тех обстоятельств, которые он ранее давал при допросе в качестве свидетеля при допросе в другом судебном заседании. В том допросе отсутствуют сведения о причастности Николая Рязанова к каким-либо противоправным действиям. Также свидетель С. называет иное время своего отсутствия 28 августа 2018 года, приводит иные сведения и по другим ключевым позициям.
Чего в показаниях свидетеля С., данных им в судебном заседании по уголовному делу Николая Рязанова, с избытком, так это «негатива» о личности самого Рязанова, опасений за жизнь и здоровье – свою и родственников. При этом такие заявления ничем не подкреплены и являются по сути голословными.
Едва ли при таких обстоятельствах возможно говорить о какой-то значимости таких «показаний», если не считать того, что свидетель С., очевидно, хотел таким образом помочь свидетелю Х. Так сказать, по-родственному.
В силу этого обстоятельства Николай Рязанов обратился к Приморскому краевому суду «отнестись к показаниям свидетеля С. как показаниям заинтересованного лица и исключить их из числа доказательств как не относимые и недопустимые».
Стоит отметить также суждение адвоката Сергея Резниченко, изложенное в Судебную коллегию по уголовным делам Приморского краевого суда, что «незаконный отказ в раскрытии данных свидетелей, данные которых сохранены в тайне (свидетель С., свидетель Х.)» является «нарушением права на защиту» подзащитного, поскольку «повлекло за собой невозможность вызова и допроса указанных свидетелей на общих основаниях». Но при всём при том «личности указанных свидетелей объективно были известны как стороне государственного обвинения, так и стороне защиты и фактически не составляли никакой тайны». Этакий секрет полишинеля на следственно-судебный лад.
Если «похоже» – не значит «правда»
Показания свидетеля Е. заслуживают отдельного анализа. То, что было оглашено стороной государственного обвинения и преподнесено представителем прокуратуры в ходе судебного процесса как уличающее Николая Рязанова, также не может быть признано допустимым доказательством.
Это связано с тем, что оглашённые показания данный свидетель не подтвердил, да ещё и заявил, что показания (имеющиеся в материалах уголовного дела), уличающие его самого и Николая Рязанова, он не давал, а подписи под документами, заверяющими правильность данных показаний, выполнены не им. Тут бы суду усомниться в подлинности ряда материалов уголовного дела. Но – нет, всё воспринято «за чистую монету».
Сторона защиты ходатайствовала перед судом о проведении почерковедческой экспертизы, а суд… ответил отказом. Сторона защиты Николая Рязанова и адвокат подсудимого Е. провели независимую почерковедческую экспертизу по вызывавшим сомнение в законности документам. Результат оказался вполне прогнозируемым: подписи, выполненные в оригиналах документов, являющихся копиями протокола допроса в качестве подозреваемого Е., выполнены кем-то иным, но не самим Е.
Вполне логично согласиться с Николаем Рязановым, утверждающим о необходимости признать «показания» Е. как доказательства, фактически добытые с нарушением уголовно-процессуального законодательства, а потому – подлежащие безусловному исключению из числа доказательств и не могущие быть положенными в основу вынесенного приговора.
Оперативные мероприятия: «прокол» за «проколом»
Использовать результаты оперативно-розыскных мероприятий в качестве основы приговора и подтверждения и доказывания чего-либо также невозможно, поскольку они добыты фактически с нарушением норм действующего законодательства.
Говоря об этом, Николай Рязанов указывает на то, что именно проведение мероприятия категории «оперативный эксперимент», а также иные, проведённые до того и после того, позволили получить такие данные, которые (с точки зрения УПК РФ) не могут быть использованы как доказательства, ибо добыты с нарушениями закона «Об оперативно-розыскной деятельности» и вступают в противоречие с уголовно-процессуальным законодательством.
Внесение исправления в постановление о проведении мероприятия «оперативный эксперимент» и неполнота его – это, как говорится, полбеды. Настоящая же беда заключается в том, что документ этот носит явно провокационный характер. В нём, вопреки требованиям законодательства, указано, что оперативно-розыскное мероприятие производится не с целью пресечения преступной деятельности, а с целью проявления преступного намерения (т.е. речь шла о провокации, которая, с точки зрения закона, является недопустимой). Как бы то ни было, но именно о провокации со стороны сотрудников наркоконтроля заявлял и свидетель Х. В этом, похоже, не покривил душой.
Привлечённое в качестве «закупщика» в рамках оперативно-розыскных мероприятий лицо фактически не проверялось, было ли это лицо заинтересовано в исходе мероприятий. Это обстоятельство, если стоять на позиции закона, должно было бы исключить участие такого лица из числа участников мероприятий. Но этого так и не случилось.
Есть основания полагать, и в этом нельзя не согласиться с Николаем Рязановым, что свидетель Х. мог даже и не принимать участия в упоминаемых мероприятиях.
Отсутствие конкретики в тексте акта обследования помещений, зданий, сооружений, участков местности, на которых оперативные мероприятия проводились, тоже не внушает доверия. Тем более, что дом, где предполагалось произвести закладку, – трёхподъездный, а подвалы под подъездами между собой сообщаются, а доступ к ним в течение всего дня 28 августа 2015 года был совершенно неконтролируемым. Да и зачем обследовать подвал, если местом закладки определялась отдушина подвального помещения? Этот вопрос Николая Рязанова, поднятый в апелляционной жалобе, видится очень даже своевременным и резонным.
Если, добавим от себя, мероприятия проводились «абы как» и «абы где», то полученные в их результате данные никак нельзя использовать как допустимые доказательства и класть в основу приговора.
Нарушение уголовно-процессуального законодательства при изъятии полимерной бутылки с веществом, имеющим специфический запах, также свидетельствует о «сбое» в проведении оперативных мероприятий. То, как было всё сделано представителями правоохранительного ведомства, может говорить или о полнейшем их непрофессионализме, или о преднамеренных, хотя и неправомерных и незаконных действиях.
Нельзя признавать доказательством и наркотическое средство – масло каннабиса (гашишное масло) – и его упаковку. Добыт этот «вещдок» с нарушением норм процессуального права. К тому же, имеются объективные данные о том, что изъят он был далеко не в том месте, которое зафиксировано в документах, да и установленный порядок изъятия был нарушен.
Есть основания полагать, что в качестве закладки была использована одна ёмкость, а изъята (а впоследствии – исследована экспертами) совершенно иная, хотя и имеющая некоторые общие характеристики. Не всё безукоризненно и в деле фиксации (велась видеосъёмка) действий по изъятию. И оформление изъятого предмета осуществлено с нарушениями требований законодательства. В совокупности же, «проколов» настолько много, и они очевидны, что сказанное призвано убедить судей апелляционной инстанции в необходимости исключить «изъятый и приобщённый предмет с веществом со специфическим запахом» из перечня доказательств по уголовному делу в отношении Николая Рязанова.
Далеко не безукоризненными воспринимаются и результаты экспертных исследований. Как говорится, одни нарушения с неизбежностью влекут другие, и они наворачиваются, как снежный ком.
Не вдаваясь в подробности, заметим, что при экспертном исследовании одной и той же жидкости с наркотическим средством соотношение объёма и концентрации жидкости к наркотику оказалось разным. Выводы эксперта дают более чем серьёзные основания для сомнений в объективности исследования.
При указанных Николаем Рязановым нарушениях – как методики проведения экспертизы, так и полученных по её результатам фактических данных – такие экспертные исследования подлежат безусловному исключению из числа доказательств. Именно этого требует следование требованиям УПК РФ.
Оформленные с нарушениями уголовно-процессуального законодательства документы также не могут быть расценены как надлежащие доказательства. Ведь это же – совсем не «мелочи», когда приобщённое к уголовному делу доказательство изначально помещается в конверт одного вида, опечатывается определённой печатью и сопровождается некой сопроводительной надписью, а вот исследованным (и предъявленным в суде) оказывается совершенно иной конверт, с другой печатью и иной надписью. Оказывается нечто вроде того, что описывается фразой: «Шёл в комнату – попал в другую».
История с содержимым приобщённых к материалам уголовного дела компакт-дисков вообще оказывается чем-то сродни фокусу иллюзиониста. В описании содержимого в протоколах говорится о равнозначности (по мнению органов предварительного следствия, речь идёт об аудиозаписях, изобличающих Николая Рязанова). Что касается первого протокола (от 20 февраля 2016 года), то все записи обозначены как аудиофайлы. А вот во втором протоколе (датированном 3 июня 2016 года) они поименованы как видеофайл, вдобавок к которому «вдруг» появился некий новый файл, на наличие которого Николай Рязанов обратил при осмотре компакт-диска.
Эти и некоторые другие обстоятельства делают вполне обоснованным замечание адвоката осуждённого Рязанова о том, что первоначальный диск с записями аудиофайлов мог быть каким-то образом утрачен, а использование этих записей в выборочном порядке и не в полном объёме исключает использование упомянутых выше доказательств, как того требует УПК РФ.
Если подвести черту…
В общем и целом, интересные напрашиваются выводы. Нарушений действующего законодательства, предшествовавших вынесению обвинительного приговора Николаю Рязанову, оказывается настолько много, да и встречаются они, как говорится, на каждом шагу, что впору задуматься о «сухом остатке». Действительно, что же остаётся обвинительного и доказательного в том, чем оперировала прокуратура, представлявшая на судебном процессе сторону государственного обвинения. Ведь не остаётся вообще никаких доказательств, ни письменных, ни вещественных, которые бы свидетельствовали о наличии хоть какого-то состава преступления в рамках рассматриваемого уголовного дела.
По сути, самое «малое» в качестве итога могло бы быть исключено всякое уголовное преследование в отношении Николая Рязанова. Однако, уместно говорить и кое о чём большем. А именно – о том, какие фундаментальные нарушения уголовно-процессуального закона были допущены органами предварительного следствия – как при возбуждении, так и при расследовании уголовного дела в отношении него. Ведь вся их совокупность и привела к вынесению незаконного и неправосудного приговора.
О чём мы говорим? О том, что УПК РФ налагает определённые обязательства и на дознавателя, орган дознания, следователя, руководителя следственного органа: они обязаны принять, проверить сообщение о любом совершённом или готовящемся преступлении и, в соответствии с компетенцией, принять по нему решение в трёхдневный срок.
Руководителю следственного органа, начальнику органа дознания предоставлено право продления такого срока до десяти дней, но основанием для этого должно служить мотивированное ходатайство следователя, дознавателя.
Что же касается уголовного дела, возбуждённого в отношении Николая Рязанова, расследованного и направленного в суд, то его возможно считать фактически незаконно возбуждённым. Это уголовное дело было выделено и возбуждено из другого уголовного дела. А поводами и основаниями к возбуждению выделенного уголовного дела послужило сообщение, зарегистрированное 28 август 2015 года.
Далеко не пустой формальностью является в правоприменительной практике своевременность продления сроков проверки сообщения. Если продление с трёх до десяти дней должно было состояться 31 августа 2015 года, то почему данный факт датирован в документах 1 сентября 2015 года? Ведь эта дата лежит за пределами срока, отведённого Уголовно-процессуальным кодексом РФ. Да и последующие процессуальные действия, в числе которых – вынесение постановления о возбуждении уголовного дела, принятые и проводимые органами предварительного следствия – как в ходе проверки, так и в ходе проведения предварительного следствия так же выполнены хронологических рамок, установленных российским законодательством.
С учётом фактического первоначального уголовного дела (которое было возбуждено незаконно), надо отметить, что и последующее возбуждение и выделение уголовного дела в отношении Николая Рязанова тоже является незаконным, и рассматриваемое нарушение является существенным и, более того, фактически исключающим осуществление какого-либо уголовного преследования, не говоря уже о постановлении по уголовному делу обвинительного приговора.
Очень важно для осмысления произошедшего с Николаем Рязановым и то, что органами предварительного следствия были допущены существенные нарушения при принятии решения о приостановке производства по уголовному делу – как в связи с неустановлением лица, подлежащего привлечению в качестве обвиняемого, так и в связи с розыском обвиняемого, который скрылся от следствия и суда, либо место нахождения его неизвестно. Предварительное следствие было приостановлено 28 ноября 2015 года. А уже 10 декабря 2015 года предварительное следствие было возобновлено.
По словам Николая Рязанова, решение о приостановлении уголовного дела, из которого позднее было выделено уголовное дело в отношении него самого, по основаниям, квалифицируемым как неустановление лица, подлежащего привлечению в качестве обвиняемого, является незаконным и необоснованным.
В судебном заседании один из свидетелей показал, что на момент проведения оперативно-розыскных мероприятий и на момент возбуждения лицом, причастным, по мнению этого свидетеля, к совершению преступления являлся именно Николай Рязанов. И именно в отношении него, Рязанова, проводились различные оперативно-розыскные мероприятия. Всё говорило о том, что лицом, причастным к преступной деятельности, воспринимался именно он и никто другой.
Интересным представляется следующий момент: 30 июня 2016 года уголовное дело в отношении Николая Рязанова было приостановлено (якобы обвиняемый скрылся от следствия либо место его нахождения установить не удалось). Хотя в материалах уголовного дела нет никаких убедительных данных, которые бы свидетельствовали даже о попытках, не то что – о фактах, Николая Рязанова скрыться от органов предварительного следствия.
В материалах уголовного дела не найти сведений, которые бы убеждали в том, что органы предварительного следствия не предпринимали меры по вызову подследственного, о направлении в его адрес вызовов и уведомлений – до момента вынесения постановления о производстве розыска, для явки от органов следствия не имеется.
Не отражены в уголовном деле и сведения о том, что у органов предварительного следствия отсутствовала возможность до того момента, когда было вынесено постановление об объявлении подследственного в розыск для обеспечения производства предварительного следствия – путём обеспечения личной явки. Ведь едва ли невозможно было бы оповестить Николая Рязанова или через руководителя подразделения по службе, или путём обеспечения принудительного привода.
В совокупности все приведённые выше доводы указывают на вполне очевидный вывод. Незаконное приостановление уголовных дел – как в связи с неустановлением лица, подлежащего привлечению в качестве обвиняемого, так и в связи с неустановлением места нахождения обвиняемого влечёт за собой фактическую утрату всех доказательств, которые были представлены стороной государственного обвинения. Ведь эти доказательства добыты фактически с нарушением уголовно-процессуального законодательства – без надлежащего продления предварительного следствия и объективно за пределами сроков предварительного следствия, на которые продлевалось уголовное дело в отношении Николая Рязанова. Всё это, по логике закона, исключает в настоящее время какого-либо преследования по уголовному делу вообще, не говоря уже о вынесении приговора.
Если справедливый суд порой называют «правым», то уместно задаться вопросом: неужели существует суд, который может быть назван «левым»? Слово – за Судебной коллегией по уголовным делам Приморского краевого суда…
А теперь, дорогой читатель, задайте вопрос себе: хотели бы Вы, чтобы Вы сами или Ваш родственник оказались в числе осуждённых на длительный срок, по незаконно возбуждённому уголовному делу, в основу которого положены незаконные доказательства, вызывающие сомнения в их правдивости? И вызывающие сомнения, что эти «доказательства» вообще существовали? Надеемся, судьи Примкрайсуда зададут себе такие вопросы…
Оставить комментарий