02.Фев.2022«Следственный винегрет»: «квартирный вопрос» довёл до «педофильского» дела?
02.Фев.2022
В уголовном деле из Находки, несмотря на противоречия и экспертизы, все обстоятельства развёрнуты против добропорядочного моряка
Когда ребёнок говорит о члене…
В один из майских дней 2020 года в ОМВД по г. Находке и в следственный отдел по г. Находка с разницей в несколько часов поступило два примерно идентичных сообщения о преступлении. 33-летняя гражданка N., проживающая в Находке, сообщала о том, что в отношении её дочери – Карины (имена детей в нашей истории изменены по этическим соображениям) совершены насильственные действия сексуального характера. Кем совершены? Гражданином W. Отцом. Правда, не родным, а приёмным. А где отец? А отец в настоящее время находится в морях, в районе Африки. И начинает раскручиваться процессуально-следственный механизм.
Выясняется, что N. и W. вот уже более полугода в разводе. За время брака с W. у N. появился один ребёнок, девочка, Альбина. А есть ещё «добрачный» ребёнок, Карина, у которой папа – иностранец. Карину W. удочерил, хотя она мама оставила её на своей фамилии.
Что примечательно. Как сегодня сообщает мама W., в то самое время, когда N. написала заявление о том, что её дочь Карина подвергалась сексуальному насилию, она ничего не сказала другим родственникам — со стороны W. Общалась, как ни в чём не бывало, будто никакого заявления и нет. Обсуждала, в частности, то, что подаст на алименты на содержание двоих детей.
Версия матери Карины, положенная в основу уголовного дела, несколько удивляет своей «искусственностью». У N. есть младшая сестра, учащаяся в медицинском колледже, которая якобы имеет при себе медицинский атлас, на котором изображены фигуры мужчины и женщины. Так вот в один из дней, когда сестра N. в 2019 году принесла этот атлас, Карина, разглядывая в нём фигурку мужчины, уверенно показала в район паха и сказала: «Это член!» О члене, конечно, четырёхлетний ребёнок знать никак не должен, что переполошило всю семью девочки со стороны мамы и её родственников. И девочке начали задавать вопросы. Тем более, что бабушка по линии матери работала учителем в школе. Правда, весь этот потрясающий рассказ о «члене» известен только со слов бабушки. Которая якобы и услышала. И которая и переполошилась. Других свидетелей истории «про член» не имеется. Ни в уголовном деле, ни в приговоре, ни где бы то ни было ещё. Есть и ещё один интересный момент. На тот момент, когда у сестры N. якобы был при себе медицинский атлас, в колледже она ещё не училась. А значит, никакой медицинский атлас в библиотеке не получала. Да и атлас не нужен для поступления. Запрос о получении сестрой медицинского атласа был сделан официально, ответ – не выдавался. Да и медицинскими атласами магазины не завалены – слишком уж специфическая литература. В общем, первичная информация об истории «с членом» выглядит несколько искусственной. Натянутой. Не совсем правдоподобной, а потому неубедительной.
Однако, по версии матери N. рассказ Карины о члене и стал тем самым маленьким камешком, с которого начинается большая лавина. Вот тут-то якобы и полезли «пикантные подробности». Якобы когда Карина некоторое время жила с папой (потому что мама находилась то в Японии, то ещё где-то), он ходил по дому голым, просил, чтобы она трогала его за интимные места, а один раз даже совершил нечто, что принято считать сексуальным действиями. Встревоженная N., услышав об этом, сразу же стала писать отцу (то есть, W.), который находился за границей. Интересный момент: когда N. сообщила W. о том, что Карина обвиняет его в «сексуальных действиях», его первый вопрос был таким: «Им что, денег мало?» Под «им», как пояснила нашему корреспонденту мама W., её сын подразумевал мать и сестру N. Из длительной переписки между W. и N. можно узнать много интересного, но разговор чаще всего крутится вокруг двух тем: «не хочу верить, что это ты сделал» и «было бы неплохо, чтобы ты дал ещё немного денег». Но ни в этот день, ни в другие дни N. не сообщает W. о том, что собирается сообщить о преступлении в полицию или Следком. Собственно, написав на W. заявление, N. тоже не уведомляет его об этом. Почему? Чтобы моряка ждал «сюрприз» на «берегу»?
С момента поступления заявления N. Следком в Находке начинает активные действия, несмотря на то, что официально известно – папа девочки, то есть, потенциальный подозреваемый, будет ещё несколько месяцев находиться в рейсе за границей…
Вообще, родственник W. говорят о том, что незадолго до того, как он ушёл в рейс (из которого он по выходу на берег отправился в СИЗО, где и пребывает по настоящее время), сама N. и её мать требовали от парня «неофициальные» алименты на каждую из дочек – Карину и Альбину, по 70 тысяч рублей в месяц на каждую. Угрожали судом. Всё это есть в переписках в мессенждерах. Но ни следствию, ни суду эти документы не нужны. Почему? Потому что в стройную версию про «папу-педофила» вливается информация о явном финансовом интересе семьи N.?
«По крупицам собрать «виновность»
Возможно, что в следственном отделе Находки, входящим в структуру краевого Следкома, данную историю посчитали «перспективной», иначе чем объяснить ту активность, с которой начали собирать доказательства. Достаточно сказать, что по сложному «педофильскому» делу за 4,5 месяца сменилось 5 следователей. Как при таком темпе «отфутболивания» дела от одного следователя к другому можно полноценно что-либо раскрыть? Но исследовались и подбирались в уголовное дело только те доказательства, которые могли хоть как-то доказать его виновность. Говорила про член? Кто слышал? Бабушка и родная тётя? Хорошо, так и запишем. А то, что девочка при допросе следователя, который проводится под видеокамерой, отвечает на вопросы, смотря на маму – это мы тоже будет считать доказательством вины. Мама не дала согласие на экспертизу, а её всё равно провели? – Тоже будет доказательством вины.
Как рассказала мама W., к тому моменту, когда её сын вернулся из рейса и был задержан представителями правоохранительных органов, следствие, работая в таком «разрозненном» режиме, успело сформировать «обвинительную» позицию в отношении её сына. В частности, все понемногу дали те необходимые «крохи» информации, которые позволили не только возбудить и расследовать дело, но и поставить вопрос об аресте W. Бывшая супруга W., по словам его матери, дала показания, которые можно было бы поставить под сомнение. Например, что интимная жизнь семьи была «на нуле», что и привело к разводу, и что денег в семье не хватало, и ей, матери двоих детей, приходилось ездить на работу в другую страну, в пределах АТР. Правда, кем работала экс-супруга W. в этой самой стране АТР, сама она пояснять не стала. А следователи и не уточнили. Вместе с тем, W., как рассказывает его мама, уходя в рейс, так и вовсе оставлял свою зарплатную карту супруге и её матери. А учитывая, что зарплата помощника капитана на зарубежных рейсах – не самая маленькая, можно смело ставить под сомнения слова экс-супруги по многим пунктам. Или хотя бы уточнить – кем она работала за рубежом, сколько она там зарабатывала и почему, даже выйдя замуж за W., оставила себе «звучную» фамилию иностранца, а не обычную русскую фамилию супруга?
Забегая вперёд, отметим — тот самый медицинский атлас, в котором якобы Карина увидела член, никак не фигурирует в уголовном деле. Нет ни атласа, ни копии нужной страницы, ни осмотра этого документа. Про атлас говорится только в показаниях матери N. и её сестры N., а самого атласа нет. Тут любой адвокат задаст закономерный вопрос: а, если нет атласа, то, может быть, и разговора «про член» никакого и не было?
Мама W. отмечает такой момент. С момента задержания её сына прослеживается интересная тенденция – следствие будто бы стремилось по «крупицам», по каким-то «осколкам» и разговорам собрать «виновность». Возможно, чтобы превратить любые россказни – в факты.
Родственники W. отмечают, что ни на следствии, ни в суде никто не хотел обращать внимание на важные аспекты – временные и финансовые. Так, как следует из рассказа мамы W., знакомство, которое потом привело к заключению брака между её сыном и N., началось в соцсетях. В 2015 году N. первой написала там W. Да, когда-то в школьные годы, они были знакомы между собой. Но поверхностно. Во взрослой жизни их дороги не пересекались. Но вот когда N. оказалась с маленьким ребёнком на руках (родной папа-иностранец остался где-то там, за рубежом), у неё вдруг проявился интерес к «малоперспективному» и «низкооплачиваемому» моряку загранплавания. Интересно, почему? А вскоре (в 2017 году) у пары родился второй ребёнок, и первый был удочерён, хотя Карина сохранила фамилию отца-иностранца. Всё в этом деле как-то коряво, неслаженно. Но весь этот следственный «винегрет» из путаных показаний, недоговорённостей и полунамёков позволил поместить человека в СИЗО, а потом и на скамью подсудимых. И всему этому «винегрету» активно верит сначала следствие, а потом и суд.
Как отмечает мама W., жаль только, что ни следствие, ни суд не поинтересовались «квартирным вопросом» развалившейся семьи – возможно, к некоторым «фактам» (про медицинский атлас и про «член») оно отнеслось бы более критично.
Всё, что может стать алиби – исключить?
Сегодня, когда первая инстанция – Находкинский городской суд – на основе всего вышеперечисленного, «закатала» героя нашей публикации W. аж на целых 14 лет колонии строгого режима, можно (с разрешения родственников осуждённого) приоткрыть кое-какие интересные факты.
Итак, немного хронологии. В 2015 году W. и N. начинают активную переписку в соцсетях, которая в 2016 г. заканчивается свадьбой и рождением Альбины. В этом же году W. удочеряет Карину. В 2017 году семья покупает квартиру в Находке и делает там ремонт. В 2019 г. семья разводится. Скажем так, очень мало похож на «малообеспеченного» господин W., если за два года покупает квартиру. На «злодея» тоже мало похож: удочеряет ребёнка, оставляет зарплатную карту родственникам жены и самой жене. В это время прекрасная мать (N.), несмотря на наличие двоих маленьких детей, несколько раз успевает съездить за границу. В то время, пока муж в рейсе.
А теперь – немного о квартире. Как следует из документов на квартиру, доли в ней распределены следующим образом: 40% — у Карины, 40% — у Альбины, 10% — у W. и 10% — у N. Чтобы правильно понимать: ни мать, ни отец, в принципе, не владеют совместно даже половиной квартиры. Большинство квартиры – у детей. И продать её без согласия одного из родителей – проблематично. А если один из родителей – в зоне с клеймом «педофила»?
Кстати, родственники W. говорят о том, что уже после развода, N. активно требовала, чтобы W. всю квартиру переоформил на неё. Но W. отказывался, говоря о том, что дети вырастут и сами решат, как распорядиться своей квартирой. Пикировка насчёт квартиры шла и в 2019 году, и в 2020 году. Ну, а в мае 2020 года сами знаете, что случилось… Есть ещё один момент. Как рассказала мама W., один из рассказов со слов Карины о том, какой её «папа» «нехороший», и как он «делал больно», — рассказ, конечно же, сделан со слов мамы и бабушки, можно буквально оценить, как описание полноценного изнасилования. Вот только экспертиза, проведённая Карине, никаких следов сексуального насилия не нашла. Почему? Экспертизу плохо провели? Или изнасилования не было?
Процессуальные «напёрстки» под чёрной мантией?
Есть и ещё моменты в деле, которые свидетельствуют о том, как односторонне двигалось следствие. Да и суд тоже. Например, в своих показаниях W. сообщает о том, что водил Карину к врачу. N., жившая в это время за границей, говорит, что W. к врачам не водил. Но вот медицинские документы – водил, показывал, педиатр подверждает приём, диагноз и назначение лекарств. Кому верят? Педиатру? Обвиняемому W.? Нет, верят маме. Которой вообще в стране не было. В суд, кстати, педиатр предоставила выписку. Но судья написала, что выписки не было.
Добавим и такой момент. Мама W. обратилась в суд с иском о праве общения с Кариной и Альбиной. Обе являются её внучками: одна по праву рождения, вторая – поскольку была удочерена W. И тут N., как мама, заявляет, что она против общения Карины с бабушкой. Потому генетически бабушка ей «неродная». Но у бабушки есть своя версия: возможно, N. боится, что Карина просто может рассказать, что никакой истории с «членом» просто не было?
Кстати, суд вызывал Карину для допроса в качестве потерпевшей два раза. Вот уж где был «момент истины». Но два раза девочку просто не привозили в процесс. А судья Гунина и не настаивала. Мелочь какая: при желании за «педофилию» можно посадить и так – на рассказах бывшей жены и её маме о «члене».
А экспертизы профессиональных врачей, которые обследовали W. и дали заключение, что у него нет педофильских наклонностей, тоже не получили оценки. Вызванных в суд экспертов, которые стояли под дверью суда, судья Гунина просто не посчитала нужным вызвать и допросить. Это что же получается? Суд вызывает потерпевшую, которую неоднократно не доставляют – и это не вынуждает судью применять весь имеющийся у неё арсенал средств, включая принудительный привод. А вот когда «неудобные» эксперты уже пришли в суд, то тут их судья не пускает. Что это за процессуальные «напёрстки» такие в исполнении председательствующего судьи?
В этом деле много разных «почему». Например, почему в ходе следствия не было ни ситуационной экспертизы, ни проверки показаний на месте, ни очных ставок? Почему нет страниц медицинского атласа? Почему Карина, как потерпевшая, не была вызвана в суд? Почему в приговоре судья частично цитирует экспертизу, в той части, которая может вызвать двойное толкование, но не цитирует в той части, из которой следует, что девочка конкретно ничего психологу не сообщила? Для чего всё это сделано? Чтобы исключить алиби? Ну и, конечно, нельзя умолчать о том, что судья Оксана Гунина, вынесшая приговор по данному делу, сразу после этого ушла в почётную отставку.
В своём материале «….» мы уже рассказывали эту историю, правда, тогда акцент был сделан на процессуальных моментах. Сегодня мы говорим о том, что следствие «не запнулось» на многочисленных противоречиях и сомнительных показаниях заинтересованных людей. А «квартирный вопрос» так и вовсе «прошёл стороной» и следственную, и судебную проверку. Что тут скажешь? Сегодня, как показывает практика, в случае семейно-квартирного конфликта «мужская сторона», как минимум, является незащищённой от «педофильских» обвинений. Похоже, что в Приморье формируется новая судебная практика, где «слово» заинтересованной стороны, её инициативная «атака» и желание иных работников Системы заработать себе «баллы» на «громком» деле берут верх над всесторонностью, объективностью и проверкой доказательств.
Ну и на «десерт» — ещё одна восхитительная история, которая, может быть, неспособна привести к оправдательному приговору, но вполне способна породить ещё одно «сексуальное» уголовное дело на основе тех материалов, которые уже имеются в описываемом нами деле. Как сообщила мама W., в той переписке по WhatsApp`у, где N. высказывает недоумение от ситуации с «членом», есть один очень важный момент, следствием никак не описанный. И не получивший никакой процессуальной оценки. В переписке N. сообщает W., что её и её сестру якобы насиловал отчим, но когда они рассказали этой своей маме, то мама не поверила. То есть, если верить тому, что пишет N., её мама не поверила в столько «развратный» вариант развития семейной истории. А вот когда внучка сказала про член – сразу поверила? Как минимум, читая такую переписку, следователь (или сколько там их было), обязан был организовать проверку по данному материалу, и опросить и N., и её отчима. А если эта информация не подтвердилась бы – это бы стало поводом для переосмысления всех рассказов от членов семьи N. Но не было ни проверки, ни переосмысления. И тут вопрос – можно ли вообще верить таким рассказчицам? Ведь на одной чаше весов Фемиды – слова и эмоции, на другой – экспертизы и вопросы без ответов. А заодно и судьба человека. Что не так с весами находкинской Фемиды?
Продолжение следует…
Оставить комментарий